Ожоги сердца (сборник)
Шрифт:
— Спать хочу, — признался Василий.
— Меня тоже всю ночь что-то тревожило… Поедем вместе в Росинку, к электромонтажникам. Там воздух! Три часа сна — и усталости как не бывало.
По дороге в Росинку — так называется зона отдыха с коттеджами на острове, что зеленеет ниже плотины гидростанции, — главный инженер заговорил о двух книгах, которые прочитал недавно. Та и другая о жизни инженеров. Удивительно, до чего книги похожи! И грани сюжета смыкаются, будто авторы под диктовку одного творческого бога записывали одновременно одно и то же.
— Выходит, писатели прислушиваются к богу, — сквозь
— Бог, по Библии, — творец. Но тут, как видно, один записывал, другой добросовестно переписывал, хотя живут в разных концах континента.
— Но вы сами говорили: научно-техническая революция охватила весь мир.
— Говорил, — подтвердил главный инженер, — однако это не значит, что она везде проходит под знаком социального прогресса…
Сквозь дрему до Василия доходили какие-то слова, фразы, смысл которых сводился к тому, что в книгах, в кино, на сценах театров люди без конца конфликтуют, подозревают один другого в стяжательстве, в корысти, в ловкачестве, будто вся действительность, вся красота жизни соткана из непримиримости.
— …Я не отвергаю различия между добром и злом, не собираюсь замазывать противоречия, но меня не надо учить драться… Драться умеют даже воробьи. Мудрость нашего времени, пожалуй, состоит в том, чтобы люди утверждали себя добрыми делами. Ведь мы идем туда, где будет царствовать не зло, а добро, доверие. Не бойся, Ярцев, доброты…
Неужели это главный инженер так осуждает современных романистов, драматургов, кинорежиссеров? Наверное, он. Артемьев за рулем, ему нельзя дремать, нельзя, нельзя, нельзя… И вдруг Василий четко услышал мягкий голос главного инженера:
— Не трогайте, не трогайте его. Принесите подушку, пусть спит…
Ярцев попытался открыть глаза, но это ему не удалось — он безмятежно спал. Только вскоре злые языки истолковали все по-своему: Ярцев был беспробудно пьян, его даже из машины не могли вытянуть…
Глава одиннадцатая
„НЕВОЗМУТИМОСТЬ“
Порой казалось, что Ярцев потерял способность радоваться или огорчаться. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что он от природы невозмутимый человек. Кричи на него, топай ногами, смейся над ним — бровью не поведет.
— Хоть кол на голове теши. Увалень, и все тут, — говорил о нем Рустам Абсолямов и подтверждал свои выводы конкретными примерами.
…Пошли они как-то вдвоем на футбольный матч между командами московских строителей и местного завода «Химик». На центральной трибуне им достались разные места: Рустам сидел за Василием, на ряд выше. Справа от Рустама устроился неистовый болельщик «Химика». Казалось, не футболисты гоняют мяч по полю, а он, этот болельщик: свистит, кричит, дергается, носок его модного ботинка впивается в спину Ярцева, когда мяч летит мимо ворот строителей. Ярцев терпеливо переносил все, следил за игрой неподвижно. Болельщик увидел в нем неуязвимого противника:
— Это колдун, смотрите-ка, будто заколдовал ворота москвичей! — и неожиданно ткнул в голову Василия окурок сигареты.
Ярцев был без фуражки… Рустам схватил крикуна за руку. Василий медленно повернулся к обидчику. Казалось, не миновать потасовки. Да только все обошлось без кулаков. Ярцев сначала успокоил Рустама, затем посадил с собою рядом крикуна:
— Не дергайся, кости у тебя хилые…
— Обними его, Вася, покрепче обними.
— Зачем? Пенсионеров и так много.
Крикун будто шило проглотил: рот открыт, а слова вымолвить не может, бледный. Его друзья тоже примолкли. Ни крик, ни хохот тут не помогут. Минуты через две кто-то сверху попросил виноватым голосом:
— Парень, а парень, отпусти его, ведь нечаянно…
Ярцев оглянулся. Ехидная улыбка на помятом лице просителя превратилась в жалкую гримасу пойманного за ухо проказника. Соседи справа и слева потупили взоры.
— Отпущу, — ответил Ярцев, — только подскажи ему дорогу в аптеку за мазью от ожога.
— Подержи его еще, — взмолился Рустам, — я сбегаю.
— Нет, сиди, пусть он принесет…
Крикун робко приподнялся и, отступая, заулыбался, затем круто развернулся и дал ходу.
Кончился первый тайм, начался второй. Крикун не возвращался. Испарились и его друзья.
— Надо было передать его дружинникам или в комендатуру стадиона, — упрекнул Рустам друга. — Ведь знал, не вернется, и отпустил.
— Знал, потому и отпустил, — ответил Василий.
— Ну, хоть бы пинка дал, — не унимался Рустам.
— Пинка?.. — Ярцев подумал и ответил: — Это был бы легкий выкуп для него. А так на неделю лишится нормального сна и еще много дней будет оглядываться.
— Он, наглец, быстро все забудет.
— Не забудет, — заверил Василий Рустама.
«Подумать только, Ярцев, вместо того чтобы возмущаться, еще рассуждает о переживаниях наглеца», — удивлялся тогда Рустам. Но его удивлению пришел конец в тот день, когда на Крутояре побывал Генри Форд. Зачем приезжал знаменитый лидер автомобильной промышленности Америки, больше известно ему самому. И если сейчас он иногда вспоминает цех сборки двигателей, то перед его взглядом, возможно, маячит широченная спина Ярцева. С какой только стороны ни приглядывался Генри Форд, чем занят парень, ничего не увидел.
В тот час Ярцев притирал клапаны снятого с потока двигателя. Притирал ручным способом сосредоточенно, с увлечением, сдувая стальную пыль собственным «компрессором». Вероятно, это привлекло внимание Генри Форда. А может, он заподозрил, что русский умелец чародействует над каким-то секретом, вроде тульского Левши, который подковал блоху? Ведь Форд хорошо знает, что дает притирка клапанов в двигателе. Сам он металлург, но и дело совершенства двигателей ему не чуждо: в Детройте он лично руководит работой конструкторов по двигателям.
Когда Генри Форд и сопровождающие его лица перешли в соседний корпус, к Ярцеву подбежал бригадир:
— Ты знаешь, кто наблюдал за твоей работой?
— Знаю, — ответил Ярцев.
— Тогда непонятно твое поведение: он к тебе лицом, а ты к нему спиной.
— Некогда было поворачиваться.
— Детина, — проворчал бригадир, — нас сконфузил, и Форда озадачил…
Под словом «детина» бригадир подразумевал что-то угловатое с задатками непонятных способностей: то ли ломовик в пристяжке, то ли теленок в упряжке.