Озорной купидон
Шрифт:
Муж Эбби оказался застенчивым и симпатичным парнем, который обожал свою жену и дочь.
— Тернер подарил нам этот дом на свадьбу, — сказала Эбби. — Здесь прошло наше с Ником детство. Когда мы с Питером поженились, Тернер настоял, чтобы мы жили здесь отдельно. Он сказал, что этот дом чересчур большой для него одного и что он может поддаться соблазну, превратив половину дома в конюшню. Этого хватило, чтобы я согласилась. Мы по-прежнему поровну владеем с ним ранчо, но он обожает своих лошадей. Иногда даже больше, чем людей.
Эбби хитро взглянула
— Мне кажется, вы с ним просто созданы друг для друга.
Даниэлла и Ники требовали, чтобы Питер взял их покататься верхом.
Шейла думала о Тернере, ей казалось, что он потерял к ней интерес после первого и единственного поцелуя.
В своих мечтах Шейла вновь перенеслась в тот день, когда он прикоснулся губами к ее губам, но тут же встряхнулась, стараясь взять себя в руки.
— Факс? — крикнула она вслед Эбби.
— Вторая дверь справа в конце коридора.
В этой комнате располагался офис ранчо, и Шейла обнаружила здесь факс. Набрав номер станции, она запустила свои бумаги в аппарат.
В ожидании ответного послания, Шейла присела на стул.
Она опасалась увидеть что-нибудь вроде: «Что это за чушь?» — или еще хуже.
Но вместо этого ответ был таков: «Шейла, это потрясающая работа, лучшее, что ты когда-либо делала! Следующая тема: «Дружба умерла, но возродилась вновь». Пока». А внизу стояла подпись ее босса.
Шейла смотрела на бумагу, выползающую из аппарата, и чувствовала себя так, будто ее мир покачнулся.
Она даже не знала теперь, что хорошо, а что плохо. Неужели те великолепные песни, над которыми она раньше корпела изо всех сил, никто, кроме нее, не оценил?
Но, возможно, в новых песнях было что-то другое? Возможно, чувство, поселившееся в ее душе, чувство свободы, единства с небом и землей, возможно, эти чувства проявились в ее песнях. Возможно, чувства, обуревавшие ее в те чудесные мгновения, когда его губы коснулись ее губ, словно приветствуя ее после возвращения из долгого путешествия по пустыне, воплотились в ее песнях. И эти волшебные чувства наполнили их яркими красками, сделали такими же легкими и свободными, как ее душа.
— Что-то не так? — спросила Эбби, когда Шейла вошла в большую светлую кухню.
— Нет, — заверила ее Шейла. — Какой у тебя чудесный дом.
— Он великолепен, правда? Его строил мой папа. У него был настоящий талант. У Тернера тоже есть талант, хотя ты и не заметила этого по его дому. Когда он был ребенком, то часто делал чертежи и рисовал дома. Мы все думали, что когда-нибудь он станет архитектором.
— А он этого хотел? — удивленно спросила Шейла. Ей трудно было представить Тернера другим, не таким, как сейчас. Он казался человеком, который идеально подходил для суровой жизни. Она не могла представить его в деловом костюме.
— Я думаю, да. Садись, давай попьем чайку. Когда родители погибли, у нас почти не было денег. Жизнь в этих местах очень трудна. Иногда их называют Огромными Просторами, а иногда Большой Пустыней.
— Должно быть, очень тяжело, — грустно сказала Шейла, — потерять обоих родителей сразу в таком юном возрасте. Сколько вам было лет?
— Мне исполнилось десять лет, Нику одиннадцать, а Тернеру было семнадцать. Тогда я думала, что мне было больнее всех, а теперь, спустя годы, я понимаю, что тяжелее всего пришлось Тернеру. Из веселого, озорного парня он за одну ночь превратился в сурового мужчину. Надо отдать ему должное, ведь все здесь держалось на нем. У нас с Ником была возможность пойти в колледж, а он уже не мог. Он заплатил слишком высокую цену. Казалось, он разучился шутить и смеяться. — Эбби замолчала, на мгновение на ее лице появилась тревога. Она заварила чай и села напротив Шейлы. — Ты представить себе не можешь, как я была счастлива, когда он смеялся с тобой и Ники. — Она широко улыбнулась. — Ты случайно не ангел, как в том телевизионном шоу, а?
— Я почти совсем не смотрю телевизор, поэтому я не знаю об этом шоу, но чтобы кто-то назвал меня ангелом? Вряд ли!
— Ну, — сказала Эбби, — иногда мне кажется, что все мы ангелы и пришли в этот мир, чтобы помогать друг другу. А теперь расскажи, что твои боссы думают насчет этих песен. Ты была совершенно не в себе, когда вошла.
— Им очень понравились мои песни.
— Еще бы! Это чудесные песни. Ты видела, как вели себя дети, когда услышали их.
Шейла тяжело вздохнула.
— В течение ближайших недель я должна сочинить песни для Дня Благодарения. А мой мир перевернулся вверх дном, — пробормотала Шейла, — и я не хочу писать об индейках!
— Ты никогда не думала о том, чтобы писать другие песни, Шейла?
— О, — вздохнула она, — на самом деле у меня нет времени.
Неужели все дело было в нехватке времени, или же во всем виновата ее неуверенность? Возможно, она боялась испробовать что-то новое, боялась выйти из своего уютного маленького мирка?
— Раньше я не была знакома с другими сочинителями песен, но мне кажется, что ты очень талантлива.
Эбби сказала это так, будто для нее это огромная честь быть знакомой с сочинительницей песен. У Шейлы слезы навернулись на глаза.
С тех пор как она приехала, в ней что-то изменилось. Чувства, которые раньше были похоронены на дне ее души, чтобы не мешать спокойной жизни, сейчас возрождались.
— Ты можешь сочинить все, что захочешь, — настаивала Эбби. — Тебе стоит попробовать.
Шейла подумала, как не привыкла она к похвалам. Ее мать считала, что Шейла могла забавляться своей музыкой, но только до тех пор, пока не появится подходящий мужчина на роль ее мужа. И Шейла подозревала, что Барри воспринимал ее музыку как помощь в демонстрации его собственных талантов.
— Возможно, я так и сделаю, — вызывающе ответила она, вспомнив о сочиненном вчера отрывке из песни, за который ей было стыдно перед самой собой.
— Молодец, — сказала Эбби и вдруг схватилась за поясницу и страдальчески поморщилась.