Озябшие странники
Шрифт:
О, римские уличные сценки, например — регулировщик возле Ватикана. Толстенький, молодцеватый, в твердой большой фуражке, он время от времени брал в рот свисток и указывал обеими руками — проезжайте, проезжайте! — подметающим движением. Высвистывал ритмично и весело.
Или два молодых человека в окрестностях Колизея, в костюмах римских легионеров. Они прогуливались, зазывая туристов сфотографироваться на память. Бряцали мечи у пояса, с задниц свисала бахрома коротких туник. Они беседовали, скрестив на груди мускулистые руки, слегка отставив могучие ноги с комковатыми икрами гладиаторов. И вообще, красивы были оба, как боги. На обратном
О, римские священники в твердых воротничках, о, монахини в голубовато-серых одеяниях… О, замшевая обшарпанность домов еврейского квартала на берегу Тибра…
Кстати, о евреях.
По моим беглым, но цепким наблюдениям, население Италии по своему национальному составу таково: треть итальянцев — евреи. Смотришь на такого и понимаешь, что никем другим, кроме как евреем, этот человек быть не может.
Вторая треть — люди, подозрительно похожие на евреев. Смотришь и думаешь — это, вероятно, итальянец. Но вполне бы мог быть евреем.
Наконец, последняя треть — совершенно непохожие на евреев люди. Смотришь и думаешь — вряд ли это итальянец. Скорее всего, японский турист.
Японских туристов по всей Европе столько, что иногда кажется — летом Япония остается безлюдной. Они, как птицы, совершают сезонные перелеты. В гостиницах — японцы, в музеях — несметные полчища бегущих куда-то с фотоаппаратами, видеокамерами и путеводителями в руках японцев, в парках — лежбища японцев… В церквях — отряды вежливо благоговеющих японцев… Так и слышится щебет отовсюду: «Брунеллески, Брунеллески!»
Одной старой японке я уступила место на бархатной кушетке в музее виллы Дория Памфилия. Она благодарно закивала, заулыбалась. Ну, думаю, вернется в свой Токио, будет рассказывать: «Эти итальянцы такие вежливые!»
Гордый город Флоренция был следующим в нашем маршруте и так отличался от величественно-жуликоватого Рима, как трезвый и суровый буржуа отличается от спившегося дворянина. Только так, меняя на всем скаку города, понимаешь, насколько Италия разнообразна.
Флорентийские святые на фресках и картинах, с этими запущенными пропеллерами над головами, с лицами ремесленников из цеха суконщиков, коралловая черепица флорентийских домов, зеленые ставни, ущелья улиц — сдержанность, достоинство, закрытость. В воздушной среде все суровее и жестче, чем в Риме. Город лежит в долине, окруженный горами.
Словом, северное сдержанное достоинство… Благопристойность…
Но видно, правы арабы, когда говорят — твоя судьба обмотана вокруг твоей шеи. Иными словами, каков поп, таков и приход. Каков путешественник, таково и путешествие.
Поначалу мы решили, что с флорентийской гостиницей нам тоже страшно повезло: маленькая, чистая, на центральной, но тихой улице.
Находившись за день, мы валялись в своем симпатичном уютном номере.
Я листала итальянский разговорник, потому что за эти несколько дней выяснилось: стоит обратиться к итальянцу с какой-нибудь английской фразой, он подпрыгивает и начинает оживленно беседовать с тобой по-итальянски. Тебе ничего не остается делать, как поддакивать: си, си, сеньор.
Так что я листала разговорник, находя в итальянских словах все большее родство с русскими, удивляясь, восклицая, вдохновляясь.
— Послушай, да это просто русский язык, и все! «Пистолет» — «пистолетто», «бандит» — «бандитто», «бензин» — «бензино», «ночь» — «нотте» и даже «нервный» — «нервосо»! Вот только «калд» у них обозначает не «холодно», как в английском, а «жарко»…
— А вот это они уже выдуриваются, — отозвался мой засыпающий муж, — всем холодно, а им, бля, жарко!
И так мы мирно уснули часам к двенадцати, а в час были разбужены страшным грохотом, визгом, хохотом и всеми прочими звуковыми эффектами, которые сопровождают обычно группу из тридцати полных сил и энергии американских бойскаутов. Короче — наша уютная маленькая гостиница оказалась перевалочным пунктом для таких молодежных групп.
Часов до трех мы терпели этот праздник жизни, в четыре Боря вскочил, закипая и клубясь парами, сказал, что сейчас положит конец этому безобразию, сейчас он скажет хозяину…
— Да что ты скажешь! На каком языке?
— На итальянском, черт побери, на итальянском! Как там будет «ночь», говоришь?
— «Нотте».
— А «нервный»?
— «Нервосо».
— Вот и отлично! Сейчас услышишь…
И я услышала, как, выскочив в холл, мой муж закричал фальцетом, мешая русский, итальянский и идиш:
— Это безобразие! Ди гонце нахт их бин нервосо!!
…Поскольку мы искали, где купить талес и тфиллин, нас занесло во флорентийскую синагогу, которая считается одной из самых красивых в Европе. Огромное здание в мавританском стиле, великолепный купол, прекрасная акустика и… горстка пожилых прихожан. Был канун субботы. В этот час по всему Израилю синагоги гудят, шумят и жужжат веселыми толпами… В будке охранника на воротах нас долго выспрашивали — кто, что, откуда. Успокоили только наши израильские паспорта… В храме были зажжены несколько люстр. Выяснилось, что ни талес, ни тфиллин во Флоренции мы не достанем. Нужно специально заказывать эти вещи через какие-то особые еврейские организации… Когда старики узнали, что мы из Израиля, они благожелательно возбудились, Борю вызвали к Торе…
В эту пятницу читали отрывок «Веикра» — «И сказал Г-дь Моше»… Пожилой итальянский еврей, раскачиваясь, прочитывал нужные отрывки, а мой муж смиренно и благочестиво провозглашал со своим русским акцентом: «Амен!»
— Ну, вот видишь, — сказала я ему потом, когда мы вернулись в гостиницу, — этих трогательных национально-патриотических чувств мы были бы лишены, если б арабы не украли у тебя сумку…
…Перед отъездом поднялись на террасу площади Микеланджело: внизу, по обе стороны реки Арно, лежала Флоренция — в куполах, сторожевых башнях, колокольнях, вся в карминной чешуе черепицы. Колокольный гул, как нити разноцветной пряжи, тянулся со всех колоколен и невидимым куполом уходил ввысь.
…В поезде на Равенну познакомились с Франческо, очень милым молодым человеком, хорошо говорящим по-русски. Он сам прицепился к нам. «Вы — русские? — живо воскликнул он. — О, позвольте мне немного поговорить с вами». Чего уж там, мы великодушно позволили. Франческо — филолог, закончил факультет славистики Венецианского университета. К сожалению, не смог найти работу по специальности («Знаете, интерес к России и русской литературе на Западе сильно упал»). Служит в какой-то компьютерной фирме, в Болонье. Так и ездит из Равенны и обратно.