P.S. Люблю не из жалости…
Шрифт:
Вадим закрыл глаза. Воспоминания нахлынули без предупреждения. Вот он в который раз за день прибегает к дежурному по части и спрашивает, не было ли ему письма? Тот закатывает глаза к небу и отмахивается. Утомил мол, сколько можно бегать?
Письма в армии были чем-то особенным… К ним относились с почтением и каким-то благоговейным трепетом. Это связь с миром, в который тебе нынче нету ходу. И этот мир, который ты ранее воспринимал, как нечто само собой разумеющееся, кажется тебе лучшим местом на свете. А письма – это единственная возможность узнать, как там сейчас в раю?
С особым трепетом относились к письмам от девушек. Их ждали и их боялись. А что если в нем последнее
Письма от матери и друга Женьки приходили регулярно. А вот от нее – ни одного! Вадим очень переживал. А вдруг снова в больницу попала? Или ее задразнили без его защиты и она замкнулась в себе? Она же такая ранимая!
У матери о ней не спрашивал. Знал, что в лучшем случае не ответит, а в худшем снова скажет колкость в стиле: «Да забудь ты свою калеку!»
И у Женьки не спрашивал. Гордость не позволяла. Его увлечения не одобрял никто. Женька был единственным, кто молчал по этому поводу. Наверное поэтому и остался единственным другом.
Но через время, когда накрутил себя до нервного состояния, все же решился и словно между прочим спросил у матери, как там Марьянка поживает? Мать, как не странно, ответила спокойно, хорошо, мол поживает. Вышла на работу. Ходит веселая. И потом в каждом письме понемногу упоминала о ней. Марьяна прическу изменила… Марьяна уехала в санаторий и вернулась из него без палочки. Марьяна кавалера нашла, того самого, Петьку Ерохина…
«Ох, мать-мать, зачем ты вмешалась в эту историю? Может хотела пощадить мои чувства? Боялась, что Марьянка сообщит мне о своем кавалере, а я не вынесу правды из ее уст?» Но матери больше не было и на вопросы никто не ответит. Он отложил письмо в сторону и взялся за другое.
«Здравствуй, Вадим!
Сегодня ровно три месяца, как ты уехал. Ты говорил мне, чтоб я не расстраивалась, если вдруг письма будут приходить с задержкой. Но не три же месяца?! Я встретила Женьку в магазине и спросила, не получал ли он от тебя писем? Он удивился и сказал, что уже целых шесть! Целых шесть!!! Это по два письма на месяц… А у меня пока нет ни одного… Вадим, что произошло? Я обидела тебя чем-то? Начинаю прокручивать в памяти все, что я тебе писала, а писала я много, ты и сам знаешь. Может я что-то не то сказала? Ответь мне. Я мучаюсь, я волнуюсь и не нахожу себе места.
Пожалуйста, напиши!
Все так же люблю тебя!
Марьяна»
Комок в горле мешал дышать. Хотел сглотнуть, а он не сглатывался. Письмо выпало из рук. Вадим вскочил, набрал стакан воды и залпом выпил. Захотелось курить, еле сдержался. Подошел к кухонному окну и посмотрел на ее дом. В юности он очень сожалел, что из его комнаты ее дом не виден. Бывало полночи сидел в кухне в темноте и глядел на ее окна, представляя худенькую фигурку спящую в своей кровати.
«Значит она не сразу меня забыла… А когда мать написала, что она начала встречаться с другим?» Но разве сейчас вспомнишь?
Он помнил только свое состояние, когда узнал об этом. Дикая, безумная боль в груди. Желание трощить, ломать, грызть и выть раненым животным. Как он это пережил тогда? А пережил ли? Ведь до сих пор в груди колет при упоминании ее имени. Или когда заметит девушку, похожую на нее. Нет, не пережил.
Вернулся к столу, открыл следующее письмо.
«Добрый вечер (потому что у меня в данный момент вечер) мой самый дорогой, любимый,
Хрустнули зубы. Он помнил, как она называла его Феем… Мол, после того, что он для нее сделал, он теперь должен называться Феем-Крестным!
Ты еще только трясешься в поезде в направлении своей части, а я уже пишу тебе письмо. Только не смейся! Я так привыкла, что ты всегда рядом и мне очень одиноко и пусто без тебя. Может быть потом будет легче, я не знаю… Но пока что постоянно хочется плакать. Я конечно плачу. Знаю, дура. Обещала не плакать. Но ты ведь понимал, что это обещание не в серьез? Конечно я буду плакать. Я ведь нюня! Ха-ха!
Ладно, о грустном не будем. Так, о чем тебе рассказать? За те несколько часов, которые прошли с твоего отъезда, еще ничего важного произойти не успело. Я сходила в библиотеку и взяла там первую в своей жизни фантастику. Это «Поселок» Кира Булычева. Да-да! Мне стало интересно, что такого ты нашел в этой фантастике. Еще не читала. Вот допишу письмо и начну. Авось смогу отвлечься…»
«Значит это письмо – первое!» Он словно вживую увидел Марьянку сидящую за своим столом и пишущую ему это письмо. Ее глаза опущены и он замечает, какие на самом деле у нее длинные и густые ресницы, хоть и белые.
Отложил и это письмо, не дочитав. «М-да, разворошил старые раны…»
***
Набросив куртку, вышел во двор. Хватанул морозного воздушка. Захотелось остыть… полностью… так, чтоб гореть в груди перестало. А ведь убеждал себя, мол все, переболел. Ничерта не переболел! Еще болит…
Спустился с крыльца, присел у заметенного снегом палисадника и зачерпнув из сугроба, потер лицо. Набросал на голову, растер. Вроде легче стало. И тут аж подпрыгнул от крика:
–Вадим! Вадюха!!! Ты??? – у калитки стояла девушка. Ну как девушка… женщина, еще не желающая признавать, что уже не девушка. Высокая, в короткой дубленке и в лосинах в обтяжку. Настолько в обтяжку, что даже не присматриваясь, можно рассмотреть всю анатомию. А бедра… Такие бедра лучше прятать… Под макси! Мужчина перевел взгляд повыше. Из выреза, явно узковатой дубленки (пуговицы вот-вот вылетят вместе с мясом) выглядывал красный тонкий шарфик, слегка драпировавший грудь внушительного размера. Лицо у женщины-девушки было отягощено косметикой. Брови-домики делали лицо чрезвычайно удивленным, а губы, на которых помада местами смазалась, выглядели… ударенными. Толстый слой тоналки и крема превратили лицо в алебастровую маску. Казалось, ткни в него пальцем – оно и осыплется, оставив после себя пустоту! А на голове… Ох, еще в школе они на такие прически говорили «взрыв на макаронной фабрике». Начес торчащих во все стороны ярко-красных волос видимо был призван украсить, но на мужчину возымел обратный эффект. «Кто это? Оно меня знает???» А потом пригляделся… «Ой, ё-ё-ё!»
–Танька? Танька Степанова? – протянул он.
–Да! – радостно завопила бывшая одноклассница и хм, одна из бывших подружек. Вадим попытался улыбнуться. А Танька уже отпирала калитку и ловко, в два прыжка повисла на шее, – как я рада тебя видеть! Ты на встречу выпускников приехал? Да? – щебетала она, не отрываясь от него.
Вадим с силой расцепил пальцы на своей шее и отстранил девушку от себя.
–Нет! Я не надолго… по делам…
–Как тетя Лидия? Я слышала она приболела? Ей лучше? Может зайдем? Поздороваюсь? – красноволосая одноклассница уже повернулась идти в дом, Вадим едва успел перехватить ее за руку.