Паблисити Эджэнт
Шрифт:
Вот, примерно с этого всё и началось, не сразу конечно. Потом был разнос учинённый мне шефом из-за этого проклятого договора, в котором неиз-вестно откуда появился доп-лист. Дополнительные соглашения так сказать и, не выполнив их, наша фирма, конкретно попадает на нехилые бабки. Шеф откровенно не понимал, как я мог подписать подобную филькину грамоту, пока не вспомнил о моём боксёрском прошлом. Я, со своей стороны, про-молчал о его борцовских буднях, какой мудак, э-э-э простите, начальник, от-даёт подчинённому договор с уже проставленной печатью фирмы, и соответственно своей подписью?
Ведь, на доп-листе, тоже имелась его подпись. Вопрос откуда.
Помню, пришёл я в себя тогда, в отделении токсикологии девятой инфекци-онной больницы, там, напротив, ещё стоит памятник архитектуры 1896 года постройки, так называемый экспозиционный павильон "церковь-школа". Очень необычное здание в виде креста, если смотреть сверху.
В детстве ужасно боялся попасть в эту больницу, мне всё казалось, что тут, за железными решётками, и высоким деревянным забором, томятся зачум-лённые полутрупы, а в народе ходил слух, якобы здесь чуть ли не лепрозо-рий был, и жили люди с отваливающимися носами и пальцами. Даже мы, будучи ещё детьми, способными влезть куда угодно, абсолютно невзирая на степень защищённости объекта, ни за какие коврижки не лазили сюда на "разведку". Ни меня, ни моих друзей невозможно было взять на понт, и за-ставить сделать хотя бы шаг по этой заражённой территории. А тех, кому из нас суждено было оказаться здесь по тем или иным причинам, очень долго обходили стороной, хотя они и болели всего лишь желтухой. С тех пор про-шло немало лет, деревянный, глухой забор заменили железные решётки и живая изгородь, а внутри, как оказалось, никогда ни какого лепрозория не существовало.
Я обвёл глазами помещение, восемь коек, три из которых, судя по смятым постелям, были заняты. Стандартная окраска стен, белый верх, сине-голубой низ, обшарпанный линолеум на полу, старые, скрипучие, кровати с панцир-ной сеткой и тонкими матрацами. Спина, надо сказать, уже ныла. На окнах решёток не было и, судя по полуоткрытой двери, она не запиралась. Мне от-чего-то сдалось, что после вчерашнего, я непременно попаду в психушку, но "церковь-школа", так хорошо известная мне с самого детства, и сейчас пре-красно видимая в окне, разубедили меня на все сто. И ещё приятная новость, меня не привязали к койке, а значит, я вчера не буянил.
– О! Очнулся наш спящий красавец.
– Раздалось от порога. Я оглянулся.
– Хо-рош.
– Залюбовался мной вошедший мужик с лёгким венчиком волос вокруг сияющей лысины.
– Ну ты и спать сосед, три дня без передыху, если бы пошёл в пожарные, сразу бы начальником части стал, минуя все остальные звания как не достойные твоего опыта.
– Я повнимательнее присмотрелся к нему, отчего-то сея личность показалась мне знакома.
– Миха? Шухов, ты что ли?
– Признал.
– Расплылся он в улыбке. Боже мой, сидящий на соседней койке здоровенный лысый дядя, с заметным брюшком, с фиксой во рту, и с наколотыми перстнями на пальцах, когда-то был застенчивым, интеллигентным, худеньким мальчиком в смешных очках. Он играл на скрипке, ходил в музыкальную школу, носил галстук бабочку, и вообще, был очень милым и послушным ребёнком. А знали бы вы, кто были его папа и мама, то поразились этой перемене ещё больше. У доктора исторических наук, академика РАН, и заслуженного учителя СССР (это мама) не могло быть сына уголовника. Хотя, за столько времени многое могло произойти, мы с ним лет этак, двадцать не виделись, а то и больше.
– Чего удивляешься?
– Усмехнулся он.
– У каждого в жизни своя дорожка, и пока есть тот, кто её протаптывает для тебя, идти легко, ну а когда таких людей не остаётся, начинаешь петлять.
– Он развёл руками.
– Глубокомысленно.
– Жизненно.
– Давно твоих родителей нет?
– Догадался я.
– Давно.
– Миха поскрёб жёсткую щетину на щеке.
– А ты как страдалец, дав-но на кокс подсел? Твои предки ведь тоже не из последних. Слышал я, батя у тебя, вроде инженер какой-то в МАЭ был?
– А с чего ты взял, что я на что-то там подсел?
– Да лепила позавчера, что-то про предоз калякал, вот я и решил глянуть на твои "дорожки", узнать, давно сидишь на игле или нет...
– Как позавчера?
– Да так, ты тут уже дня три откисаешь.
– Три дня.
– Я сел на койку и растёр ладонями лицо.
– Ничего себе. Так, и о чём ты?
– О чём, о чём, дорожек нет, значит, нанюхался чего-то, а что у нас нынче зо-лотая молодёжь нюхает? Только коку.
– Да уж, нашёл молодёжь. И кстати, ты не прав на счёт наркоты.
– А что же, по-твоему, с тобой такое было?
– Понимаешь Миха, в своё время я пробовал наркоту, разную, даже такую о которой ты не слышал, я же ведь золотая молодёжь и ты представь, ни разу не испытал прихода. На меня даже таблетки обезболивающие не все дейст-вуют и поэтому, употребление всякого рода наркосодержащих препаратов, для меня, самое бесполезное занятие.
– Брешешь.
– Выпучил глаза сын академика РАН.
– Не-а. У меня эскулапы какой-то ген неправильный нашли, вроде как он и обнуляет все действия наркотиков.
– Михаил задумался.
– Уж не знаю братан сочувствовать тебе или поздравлять, с алкоголем тоже, небось, проблемы?
– С этим всё в порядке.
– Тогда поздравляю. Хотя постой, а что же с тобой тогда было? Ты же один в один как "потерянный" выглядел.
– Это, знаешь ли, и меня интересует, и честно говоря, пугает.
– Миха заржал.
– Ты чего?
– С первым кайфом тебя братан!
– Тьфу ты.
– Я снова завалился на кровать и уставился в окно. "Три дня" всё носилось у меня в голове, "чего же эти суки мне такого подсунули? И самое главное как!?" - А где врача найти?
– В ординаторской. А тебе зачем?
– Выписываться пора.
– Зло сказал я и поднялся, но стоило мне схватиться за ручку двери, как в спину прилетело:
– А, кстати, совсем забыл, тут к тебе один странный тип просочиться хотел, но его Лидуся, сестричка наша, завернула.
– Что за тип?
– Странный такой, высокий, черноволосый, ещё лицо у него было, - Михаил нахмурился - бледное, почти зелёное, дёрганый весь. Эрратом, кажется, на-звался.
– Миха хохотнул. Я пожал плечами, такой "тип" среди моих знакомых не значился. Если только Геша, но зная его пофигистский характер, в больницу он бы ни за что не пришёл, да к тому же ещё с зленным цветом лица. Хм, Эррат. Странно, я махнул рукой Мишке и вышел.
Длинный, светлый коридор, тянущийся во всю длину здания, окнами выхо-дил во внутренний двор, весь засыпанный опавшими листьями. Дорожки, газоны, клумбы с засохшими бессмертниками, лавки, всё было похоронено под этим жёлто - красно-коричневым морем.