Падальщик

Кондратьева Елена

Димка опустил глаза и принялся за картофельное пюре. Я знал, что мог попросить у него, знал, что он мне всегда поможет, и это не ударит по его кошельку. Не знаю, может я старался со всем справиться в одиночку? У меня никогда никого не было кроме себя самого.

– Ну так, как работа? Нравится? – спросил Димка, пережевывая кусок котлеты.

– Об этом я и хотел поговорить, – начал я.

– Что опять? Снова что-то не так? – спросил мой друг и отложил вилку в сторону.

– Я не могу здесь работать, – признался я. – Не для меня это.

– Твою ж…

– Я правда не могу.

– Ты ведь и месяца здесь не отработал, опять бежишь. Да, люди выполняют работу куда

похуже и за меньшие деньги. Почему так, а? Ты же не на одной работе не задерживаешься, придумываешь отговорки.

– Мне просто нужно найти что-то свое.

– Черт тебя… Да о чем ты? Сейчас работа – не хобби, редко, когда она приносит кому-то удовольствие. Это обязанность, это всего лишь способ раздобыть деньги, способ прожить дальше.

– Не кипятись так. Я же не сказал, что увольняюсь. Я хотел спросить, может у тебя есть друзья или знакомые, кому нужны работники куда-нибудь, только не в больницу.

Я с надеждой посмотрел на Димку.

– Нет, Жень, у меня мало друзей, но все они врачи.

Должно быть, он заметил перемену во мне, прочитал в глазах отчаяние. На несколько минут мы оба притихли.

– Слушай, а почему бы тебе не пойти в те места, где берут всех желающих? – вдруг спросил Димка, нарушив молчание.

– Это куда?

– В ресторан какой-нибудь, официантом.

– Официантом? Ты забыл ту историю? Я ведь уже работал официантом.

– Не припомню, чтобы ты мне рассказывал.

– Я рассказывал. Навряд ли после этого мне открыта дорога в общепит.

– Ах, ты про того политика?

– Его избрали. Его возможности теперь куда больше, чем ты думаешь.

Мне тогда было то ли двадцать два, то ли двадцать три. Я думал так же, как Димка, что пойду работать туда, куда берут любого, в официанты. Я нашел приличный ресторан, где прилично платили. Я думал, что подавать еду не так уж сложно, но и там нарвался на неприятности. Время на работе текло мучительно долго, в перерывах между тем, как я разносил еду и приносил счет, я таращился на стенку и старался найти тот участок, куда я еще не смотрел. У нас была глупая форма: черные брюки, белая рубашка и бабочка. Я походил на лакея или дворецкого. Волосы заставляли укладывать гелем и делать пробор посредине, а еще улыбаться, всегда улыбаться, как идиоты. Я был просто обслугой, ничем не отличался от уборщицы или горничной. Мне швыряли меню и оставляли на чай то шесть, то десять рублей. В один вечер мне доверили обслужить столик очень важного человека, политика, что баллотировался в Государственную думу. Наш управляющий говорил, что налажать нельзя, иначе меня уволят.

Я подошел к столику и протянул гостям меню. Политик ужинал в компании юной девушки, годящейся ему в дочери. Сам он выглядел весьма мерзко – с большим животом и лысиной, толстыми пальцами, на которых поблескивало несколько колец с бриллиантами. А его спутница была слишком уж ненастоящей, раскрашенной, как трансвестит, и показывающей всем своим видом, что этот ресторан для нее не годится. Она поставила на стол черную, лакированную сумку и все время доставала оттуда телефон с блестками, чтобы посмотреть, сколько прошло времени. Когда я принес меню, политик сказал, что персонал совсем обнаглел, мол, зря я подал меню закрытым. Потом он и его малолетняя подружка стали смеяться над тем, что им подослали самого тупого и несмышлёного официанта. Девушка спрашивала, сколько ее любовник оставит мне на чай. Мужчина говорил, что я не достоин чаевых и буду рад сожрать их объедки. Пусть я в первый раз в жизни попробую фуагра. Это ведь честь для меня. Весь вечер эта парочка насмехалась надо мной, когда я проходил мимо. Они раз пять подзывали меня,

чтобы я еще раз подогрел мясо или, чтобы я еще раз помыл бокалы, они нарочно пачкали скатерть и смотрели, как я вытирал ее, говорили подотри здесь и подотри там. Я все смотрел на стену с часами, ждал, чтобы эти двое поскорее ушли. Наконец, они попросили счет. Когда я принес им квитанцию, политик сказал, что сумма слишком большая, мол, качество обслуживания на низком уровне, и вообще, следует вычесть эту сумму из моего жалования. Его молодая спутница покачала головой и сказала, что это вполне справедливо. Подбежавший по первому зову управляющий, боясь потерять теплое место, и в правду, решил взять с меня эту суму. Наверное, в тот момент что – то внутри меня сломалось.

– Значит, качество обслуживания низкое? А что именно вам не понравилось? – спросил я.

– Чего это вы со мной разговариваете в таком тоне? – возмутился политик.

– Да! – подскочив крикнула его юная спутница.

– Мне вот всегда было интересно – такие, как ты, осознают, что с ними общаются только из-за денег, осознают, что не будь их, они были бы просто некрасивыми толстяками, на которых не обратила бы внимания ни одна приличная девушка? Они осознают? – Я прервался и взял в руки недопитую бутылку красного вина. – Они осознают, что их спутницы смотрят на часы каждые пять минут, потому что не могут дождаться, когда закончится этот кошмар? – Я вылил содержимое бутылки прямо в сумку девушки. – Так скажи, они осознают? Осознают, что их любовницы блюют после того, как на них побывало такое мерзкое тело?

Его молодая спутница начала кричать как свинья, которую режут.

– И ты считаешь, что третировать тех, кто ниже, отбирать у них их грошовую зарплату, тогда как эта сумма для тебя ничто, это возвышает тебя? Только вот ты не учел одного – те кто ниже тебя, не слабее тебя.

Помню, как болел мой кулак. Я ударил с такой силой, с какой только мог, послышался хруст, я увидел его лицо, лицо управляющего, крики девушки. В тот момент я со всем смирился и готовился услышать вердикт “виновен.” Это лучше, чем унижение. Мне было плевать на последствия.

– Ну ты дал! Ничего не боишься! – восхитился Димка.

– Просто мне нечего терять.

– Разве что свободу.

Я хорошо помнил те чувства. Я иду из ресторана в съёмную квартиру, правая рука изнемогает от боли. Странно, но я не жалею о том ударе, даже наоборот, горжусь этим. Мысленно я сел на скамью подсудимых и посмотрел в сторону истца, я смотрю свысока, мне плевать, что со мной сделают, пусть даже посадят на электрический стул, я все ровно буду выше него, буду выше таких, как он.

– И так странно, что тебе за это ничего не было, – удивился мой друг.

– Шли выборы. Я думаю, история о том, что его побил официант, была не в его пользу.

– И все равно, ты не прав! Нужно вести себя более… смиренно что ли.

Димка не смог подобрать слова, ему хотелось тонко намекнуть мне, что мне пора изменить свою жизнь. Будто я не знал этого, будто сам я этого не хотел.

– Ладно, я пойду. Мне нужно проверить, как там бабушка, которую я спас, – сказал я и резко встал из-за стола.

– Какая еще бабушка? – недоумевал Димка.

– Долгая история. Я потом расскажу.

Я поднялся в перевязочную. Может бабушке нужна была еще какая-то помощь, или ее нужно провезти по коридору, или помочь купить лекарства в аптеке. Когда поднялся, я увидел ее, сидящую на стуле возле кабинета.

– А, вот и вы! А я уж думала пропали, – тихо сказала старая женщина.

– Я бы вас не бросил.

– Господи боже, какой же вы добрый человек! Такого редко встретишь! Еще и молодой!