Падай, ты убит!
Шрифт:
— Это точно, — улыбнулся Шихин. — А заявились бы только вы с Селеной, нам бы и ночи не хватило. Да и ошеверовской канистры тоже оказалось бы маловато.
— Ну, я по этой части слаб, а вот вы с Селеной могли бы позабавиться, вино Илья привез неплохое. Кстати, а где он?
— Куда-то Селену поволок... По-моему, под дубом беседуют.
— Пусть побеседуют, — согласился Ююкин. — Над чем работаешь, Митя? — В низком кресле, в светлом костюме, в светло-желтых туфлях Игореша выглядел весьма изысканно.
— Над чем работаю?.. Сочиняю детектив.
— Да? — радостно изумился Игореша. — Кто убил? Кого? За что? Как попался?
— Если бы я знал все это, можно было бы считать, что детектив готов. Вот скажи, ты человек мудрый... За что один человек может убить другого?
— Ревность! — подсказал Вовушка. Он сидел в дальнем конце террасы и раскладывал документы, которыми собирался добить начальника строительного треста. — У нас в Запорожье была страшная история... Один мужчина узнал, что жена ему... Ну, как сказать...
— Изменяет? — подсказал Игореша.
— Да, — покраснев, сказал Вовушка. — И он ее убил.
— Как убил? — спросил Шихин заинтересованно. — Зарезал? Повесил? Выбросил в окно? Отравил? Как?
— Не угадал, — Вовушка грустно покачал головой. — Он ее ударил по голове. И она скончалась в больнице. Мне женщина в очереди рассказала.
— А с кем она ему изменяла?
— С соседом. У них рядом жил сосед. Холостой... И он начал с этой женщиной всякие разговоры затевать... Что-то подарил ей, как-то молоко из магазина принес, помог мороженую рыбу до дому донести... И постепенно она его полюбила. А он ее полюбил.
— Может, просто у них тяга возникла друг к другу? — предположил Ююкин. — А никакой любви и не было?
— Я знаю, что она мужу изменяла, — повторил Вовушка понятные ему слова. — А насчет тяги... Это вон в печи тяга.
— А перед убийством муж напился, наверно?
— Да, он крепко выпил, — подтвердил Вовушка.
— Чем он ее ударил?
— Этим... Утюгом. Она как раз гладила, он ее утюгом и ударил. Горячим.
— Фу, какая пошлость, — воскликнул Ююкин. — Его тут же, наверно, и взяли?
— Нет, он сам в милицию пришел.
— Где же тут детектив?
— А я и не говорил, что это детектив... Я сказал, что мужчина из ревности убил свою жену.
— Не годится, — вздохнул Шихин. — Мне нужно убийство продуманное, хитроумное. Кто может пойти на такое? Из-за чего? С какой целью? Вот смотри, человек прожил жизнь, прошел через пионерские лагеря, производственные собрания, смотрел фильмы, посещал стадионы, книги читал... А потом совершает убийство. Что с ним произошло? И как отличить его от прочих людей? Ведь в чем-то он отличается, в чем-то очень важном! Или ничем не отличается?
— Главное, мне кажется, в другом, — сказал Ююкин. — Или человека довели до такого состояния и ему уже ничего не остается... Или же он сам себя довел, измотал завистью, злобой...
— Нет-нет, — остановил его Шихин. — Это все больно высоко. Мне бы чуть пониже. За что?
— Ну, тут проще... Кто-то избавляется от жены, чтобы не мешала любить красивую девочку, кто-то убирает с дороги соперника на должность, кто-то хочет устранить опасность...
— По статистике, — подал голос Вовушка, — девяносто процентов убийств совершают люди, близко знавшие свои жертвы, находящиеся с ними в семейных отношениях, в родственных, дружеских...
— Значит, и друзья друг друга шлепают, — задумчиво проговорил Шихин.
— Тут нужно уточнить само понятие «друг», — заметил Игореша.
Согласимся с Игорешей Ююкиным.
Он прав.
Далеко не всегда можно поддержать его, не все его слова нам нравятся, но надо признать — здесь Игореша прав. Действительно, святое слово «друг», не найдя места в, настоящей жизни, перекочевало в песни, фильмы, пьесы, а мы, не видя вокруг истинных друзей и даже не представляя, что это такое, щедро и бездумно награждаем этим словом первых попавшихся, поскольку так уж сложилось, что не иметь друга, как не иметь девушки, не иметь женщины, считается позором. Оглянемся, присмотримся, сопоставим — есть у вас человек, готовый броситься на выручку, одолжить денег, рискнуть ради вас, чем-то пожертвовать? Есть человек, с которым вы можете безбоязненно поделиться личными бедами, идеологическими сомнениями, социальным недовольством?
С самыми близкими людьми, которых принято называть друзьями, мы обходимся полунамеками, делимся полупризнаниями, отделываемся похлопыванием по плечу. Мы киваем головой, разводим руками, строим глазки, и этим как бы являем откровенность и доверчивость. Зачем? А затем, чтобы потом, когда нас возьмут за одно место, а мы нисколько не сомневаемся, что рано или поздно нас возьмут за одно место, что друг окажется кем-то другим, а в глубине души и не сомневаемся, что он окажется кем-то другим... Вот в ожидании этих предстоящих испытаний мы киваем, разводим руками и строим глазки. Чтобы, когда возьмут, с искренним возмущением запричитать: «А он меня неправильно понял!». «А я совсем не то имел в виду!». «А я кивнул совсем в другом смысле!»
Неужели, ребята, вы не ловили себя на том, что мы живем как бы в двух временах — тешимся осторожненьким вольнодумством, и в эти самые секунды, морщась от яркого света лампы, направленной нам прямо в глаза из какой-то черной дыры, отвечаем на вопросы, понимая, что не отмыться, не отвертеться. И уже сейчас подбираем доводы и оправдания, смотрим на нашего верного, милого друга, или как там его, и прикидываем, просчитываем его слабые места, чтобы сослаться на них, когда он окажется кем-то другим, когда нам зачитают его донос и попросят ответить, объяснить, уточнить...
Вряд ли Игореша Ююкин, полулежа в плетеном кресле и подставив лицо лучам летнего солнца, все это имел в виду, произнося безобидные свои слова. Но уж коли он их произнес, наше право истолковать их так, как мы того пожелаем.
— Вовушка, — произнес Шихин негромко. — Ты мог бы убить своего начальника, с которым борешься так долго и безуспешно?
— Запросто! — не задумываясь, ответил Вовушка. — Если я здесь, в Москве, ничего не добьюсь, то придется тебе писать документальный детектив о продуманном и коварном убийстве.