Падай, ты убит!
Шрифт:
— А как ты будешь его убивать?
— Главное — самому остаться на свободе. Думаю, что лучше всего устроить взрыв в машине.
— Хорошо, — кивнул Шихин. — Это мне нравится. Но где ты возьмешь взрывчатку? Как сделаешь, чтобы взрыв произошел в нужный момент? Как избежать смерти водителя?
— О, у меня все продумано. — Вовушка сложил свои бумаги в портфель, щелкнул замочками и вместе с табуреткой приблизился к Шихину. — Значит, так... Водитель отпадает. Начальник машину водит сам. Ему нравится чувствовать себя настоящим мужчиной. А кроме того, за день он совершает столько разных сделок, что лучше не иметь свидетеля. Водителя он берет с собой, лишь когда предстоит большая пьянка. Дальше... В нашем карьере постоянно ведутся буровзрывные работы. Взрывчатка есть. Уже есть. Шнур тоже есть. Любому взрывнику предложи бутылку водки, и он тебе взрывчатки, шнуров достанет столько... На этих шнурах хозяйки белье вешают, бикфордами у нас все дворы перетянуты вдоль и поперек. Отрезай сколько надо и иди своей дорогой.
— Кошмар какой-то, — пробормотал Игореша. — Вы же взлетите на воздух!
— Пока держимся, — ответил Вовушка. — Хотя случается всякое, не часто, но случается... Продолжаю. Моя задача — достать ключ от багажника его черной «Волги». Это несложно — ключи начальник оставляет в машине. Ему и в голову не приходит, что кто-то может ее угнать, как-то воспользоваться... В наших местах его машина вроде правительственной. Снимаю оттиск с помощью пластилина, отдаю в будку металлоремонта. Там сидит инвалид с оторванными ногами — подзалетел на взрывчатке. Он делает мне надежный ключ. Дальше рассказывать?
— Обязательно! — сказал Шихин. — Есть взрывчатка, есть шнур, есть ключ от багажника и есть решимость избавиться от проходимца. Дальше!
— Выбираю удобный момент и закладываю взрывчатку в багажник. Причел" в неприметном месте, где-нибудь между номерным знаком и подфарником, оставляю маленький, почти невидимый кончик бикфордова шнура. А внутри, в багажнике, он должен быть достаточно длинным, минут на десять горения, чтобы начальник мог отъехать на какое-то расстояние, но в то же время он не должен успеть приехать куда-либо, а то машина взорвется пустой.
— Дальше!
— Дожидаюсь начальника. Выходит. Я, как последний дурак, бросаюсь к нему с надеждой уговорить, образумить, призвать к какой-то там справедливости. Он, конечно, посылает меня матом. Я, естественно, кланяюсь, прошу прощения за беспокойство, приседаю от сознания ничтожества своего, прячу сигаретку в кулак, в рукав, потому что мое убожество не позволяет мне курить при нем, осквернять воздух, которым он дышит. Он может попросту взбеситься, воспримет мою сигаретку как намек на наше с ним в чем-то равенство... Поэтому я сутулюсь, раскачиваюсь от глупости и беспробудности... Тебе интересны эти подробности?
— Да, — сказал Шихин. — Не отвлекайся.
— Покрыв меня матом с головы до ног, он бухается на сиденье, захлопывает дверцу и включает мотор. И тут я, полнейшая мразь и гнида, вроде бы торопясь сказать ему нечто важное, бросаюсь следом, тычу сигаретой в кончик бикфордова шнура, но он меня уже не видит, машина трогается и исчезает за поворотом. Рядом толпятся сочувствующие, они меня утешают, стараются образумить, убедить в тщетности моих попыток, я киваю, собираю рассыпавшиеся бумажки, а про себя думаю — вокруг свидетели. Они подтвердят мое алиби, я был здесь среди них, огорченный и обесчещенный. Я еще во дворе, среди этих беспомощных, слабых и продавшихся людей, когда где-то на окраине города раздается взрыв. Никто не обращает на него внимания, только я знаю истинный смысл происшедшего.
— Слушай, да у тебя же все разработано! — не то восхитился, не то ужаснулся Ююкин.
— Нет, не все. Остались еще некоторые технические детали. Мне нужно точно знать, какая длина шнура требуется, чтобы он горел, к примеру, семь минут — за это время начальник отъедет на километр-полтора. Лучше, конечно, чтобы он отъехал километра на три, на пять... Да, — задумчиво повторил Вовушка, — километров на пять. Он обычно не обращает внимания на светофоры... Дальше — количество взрывчатки. Я же не хочу снести полквартала, как это делается в Ливане, мне нужно взорвать машину, и больше ничего. Следовательно, необходимо провести испытания.
— Ты что же, другие машины будешь взрывать? — опасливо спросил Шихин.
— Зачем машины... Это вызовет подозрение, все станут опасливы и настороженны. Нет, все проще... У нас в карьере валяются сотни железных бочек. Прочность бочки и багажника примерно одинакова. Я взорву в бочке один заряд и посмотрю результат. Потом в другую бочку закладываю два заряда и взрываю. Потом три... Постепенно установлю, сколько требуется взрывчатки, чтобы разнести машину вместе с хозяином, но чтобы город остался целым, чтобы американцы не приняли мой взрыв за испытания атомного оружия.
— Вовушка, ты страшный человек, — сказал Шихин.
— Да ну, — сконфузился Вовушка. — Какой я страшный... Я очень жалостливый, я в кино плачу, а однажды напился и тоже расплакался. И потом, я всегда выбираю способ самый гуманный, самый добрый... Сначала я с ним поговорил, на прием записался, все рассказал ему, поделился, можно сказать... Не помогло. Тогда я на собрании выступил, в газету написал, в прокуратуру. Никакого результата. Пришлось за анонимки взяться — к тому времени уже все знали, кто их пишет. Помогло, но ненадолго, все опять началось.
— Что началось?
— Ну что... Взятки, квартиры, премии... И так далее. Ордена знаешь кому давали? В общем, покупали у нас ордена. И не очень дорого, тысяч за десять можно было приторговать вполне приличный орден.
— А ты не пытался купить? — спросил Ююкин.
— Будь у меня такие деньги, я бы не пожалел, а так... Пришлось бы телевизор продать, макулатурные книжки... дети возражали. Вот и живу без ордена, знаешь, как тяжело без ордена жить... Ужас! Как увидел своего соседа с орденом Дружбы народов, он за него двенадцать тысяч отдал... Ребята, вы не поверите, совсем другая жизнь. И продукты к подъезду, и дети в английскую школу, и путевки на море... Тихий ужас.
— И что же... У тебя все решено?
— Я же говорю — осталось небольшие испытания провести. Взрывы в карьере гремят постоянно... Никто и не удивится.
— Но ведь у него жена, дети...
— Я буду им помогать. Анонимно. Уже решил — двадцать пять рублей в месяц.
— Маловато, — сказал Игореша.
— Так ведь и государство добавит, — рассудительно заметил Вовушка. — Потеря кормильца в результате несчастного случая на производстве.
— А ты не боишься вот так свободно об этом рассказывать? — раздался из орешника голос Васьки-стукача.