Падди Кларк в школе и дома
Шрифт:
Я убил крысу клюшкой для кёрлинга. Очень удачно. Просто размахнулся клюшкой и… Я же не рассчитывал, что этот здоровенный крысюк кинется наперерез. Больше того, надеялся, что у паразита хватит мозгов удрать. И всё-таки здорово, с каким смаком клюшка врезалась в крысий бок и поддела тварь кверху. Не просто здорово — восхитительно.
Я испустил боевой клич.
— Видали? Видали?
Крыса лежала в собственном дерьме, слабо подёргиваясь; из пасти у неё текло. Это было восхитительно.
— Чемпи-он! Чемпи-он! Чемпи-он!
Мы подползли к умирающей крысе. Я тоже полз, но очень хотел посмотреть и старался обогнать всех. Крыса ещё дергалась.
— Ещё дёргается.
— Это не она дёргается, а нервные
— Нервы умирают последними.
— Видали, как я её?
— Это я её, не примазывайся, — скривился Кевин, — я её караулил.
— Нет, я её!
— И куда её теперь? — спросил Эдвард Свонвик.
— Похороним с викингскими почестями.
— Ура-а!
Эдвард Свонвик никогда не видел похорон с викингскими почестями; он учился в другой школе.
Мы были на дворе Доннелли, за амбаром, значит, наша задача — пронести крысу тайком.
— А зачем?
— Это ж ихняя крыса.
Портят всё дурацкие вопросы.
Перед домом дядя Эдди разравнивал граблями гравий. Миссис Доннелли возилась на кухне. Кевин сбегал к амбару, побросал камни в изгородь, чтобы отвлечь внимание противника, и разведал обстановку.
— Штаны стирает.
— Дядя Эдди напрудил в штаны.
— Дяди Эддину кучу мистер Доннелли разбросал по капустным грядкам.
Два маршрута непроходимы. Придётся лезть обратно, как вошли — через забор.
Что-то никто не рвался захватить крысу. Один Синдбад ковырял копьём то, что вытекло у неё из пасти.
— Бери его, — приказал я, понимая, что взять он побрезгует.
А он взял. Прямо за хвост. Поднял и медленно раскачивал.
— Дай сюда, — велел Лайам, но не протянул руку за крысой, не забрал её у Синдбада.
Не такой здоровенный был и крысюк. Это из-за длинного хвоста он казался такой громадиной, и от того, что лежал на земле. А стоило Синдбаду взять крысюка в руку, и оказалось — небольшая зверушка. Я стоял с Синдбадом рядом. Мой брат, и держит голыми руками дохлую крысу.
Начался отлив: удачно. Значит, доску не прибьёт к берегу. Синдбад уже привёл крысу в порядок. Положил её наземь под водопроводную колонку, раза четыре окатил… И запеленал крысу в свитер — одну голову видать.
Кевин придерживал доску, чтобы она не шаталась.
Я начал:
— Богородице Дево, радуйся, Господь с тобою…
Красиво звучало: пять голосов, а шестой — ветер. Кевин поднял доску из воды, и разошлись волны.
— … ныне и в час смерти нашей, аминь.
Я был священник, потому что, когда дело касалось спичек, толку от меня оказывалось чуть. Прочтя молитву, я свою работу выполнил. Эдвард Свонвик, сидя на мокрых ступенях, придерживал доску. Кевин повернулся лицом к морю, к ветру, и зажёг спичку. Защитил огонёк ладонью. Мне нравилось, как он защищает огонёк.
Горело долго, похоже на рождественский пудинг. Я любовался пламенем, и это пламя не причиняло крысе никакого вреда. Пахло парафином. Доску оттолкнули от берега, точно боевую ладью — несильно, плавно, чтобы пламя не разгоралось до времени. Крыса ровно лежала на доске. Огонь разгорался, пока что её не затрагивая.
Мы сложили руки рупором. Эдвард Свонвик тоже сложил руки рупором, хотя вряд ли понимал, что происходит.
— Три-четыре.
И мы запели мелодию из «Викингов»:
— Ду-ди-ду, Ду-ди-и-ду, Ду-ди-и-ду, Ду-ди-и-ду-ду, ду-ду, ду-ду-ду-у-у…Два раза мы пропели, а огонь всё не гаснул.
С книгой на голове подняться по лестнице, да так, чтобы книга ни разу не упала. Упадёт — я труп. Книга была в твёрдой обложке, тяжёлая: самое то, чтоб на голове носить. Только никак не вспомнить, чья же это книжица. Все книги в доме я знал наперечёт:
16
Шпион из фильма «Посыльный от Д.Я.Д.И.» (The Man from U.N.C.L.E. сериал 1964-1968) (примечание переводчика) см. прим. [29]
Открылась дверь туалета, и появился папаня с газетой. Он покосился на меня и прошёл мимо, бросив:
— Обезьянка видит — обезьянка повторяет [17] .
Он смотрел вниз, мимо меня.
Я медленно повернул голову. Книга упала. Я подхватил. «Наш человек в Гаване». Синдбад стоял на лестнице у меня за спиной, и книга твёрдо держалась у него на голове. «Айвенго». Моя книга, выскользнув из обложки, шлёпнулась на пол. Я убит.
Когда мы играли в Большой Турнир Лайам выбил зубы. Никто не виноват, сам виноват. Причём зубы коренные, которые всю жизнь носить. И губу расквасил.
17
Ямайская пословица, означающая, что некто подражает действию, не улавливая его смысла (примечание переводчика)
— Ой, губу оторвало!
Да, нам всем показалось, что ему ещё и губу оторвало. Потоки крови и то, как по-особенному Лайам держал руку у рта, будто губы срезало начисто. Торчал один передний зуб, розовевший от крови, наливавшийся снизу алым — это собиралась кровь и капала прямо Лайаму в ладонь.
Глаза у Лайама были безумные. Поначалу — он только выпутывался из изгороди, и глаза были нестрашные, как у насидевшегося впотьмах, когда внезапно включают свет. А потом сделались сумасшедшие, ошалелые от ужаса, выкаченные, точно без век.
Лайам выл.
Ни рот его, ни руки не двигались. Просто раздавался протяжный вой, и что-то подсказывало, что вой исходит из Лайама.
— Ой, мама!..
— Слушай, слушай.
Как будто кто-то паясничал, неумело строил из себя привидение, пытался напугать. А ведь когда наверняка знаешь, что тебя хотят напугать, нет и охоты бояться. Но это был настоящий ужас, кошмар. Вот Лайам перед нами, у всех на виду. Он воет привидением, как паясничая, но не паясничает. В глазах его стоит этот нелепый, жуткий вой.