Падение "ангелов"
Шрифт:
Боже, Царя храни
Сильный, державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь православный.
Боже, Царя храни!
После этих, торжественно пропетых строк, Сериль потянула Данте за руку и цепляясь пальцами за его тёплую ладонь она увлекла за собой мужа.
— Пошли, это наш шанс не встретиться с российским правосудием, — говорит она полушёпотом, пока заворожённый люд прикован к композиции гимна и даже инспектор почтенно отстранился от дела.
Данте с женой отошли назад,
Боже, Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли!
Гордых смирителю:
Слабых хранителю,
Всех утешителю -
Всё ниспошли!
Перводержавную
Русь Православную
Боже, храни!
Царство ей стройное,
В силе спокойное, -
Все ж недостойное,
Прочь отжени!
О, провидение,
Благословение
Нам ниспошли!
К благу стремление,
В счастье смирение,
В скорби терпение
Дай на земли!
Боже, Царя храни
Сильный, державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь православный.
Боже, Царя храни!
На последних словах гимна инспектор всё же смог очнуться и понять, что задержанные быстро покидают площадь. Сергей мечет взглядом, пытаясь среди большой толпы людей выцепить хотя бы краем глаза их, но всё тщетно. Он сам рванул с места в сторону набережной, но ему вряд ли удастся их нагнать и во весь голос он кричит куда-то в сторону:
— Именем Российской Империи и Российского закона, остановитесь! Стойте же!
Но тут же сам прекратил погоню и тяжело выдохнув, махнул в их сторону рукой, направившись с воинами куда-то прочь от набережной, смотря за тем, как фонари начинают зажигаться.
— Нам объявить преследование, господин жандарм? — спросил один из конвоиров. — Они вроде как приметные.
— Нет. Мы ничего не видели, никого не задерживали. Домой охота пораньше или будете бумажки заполнять?
Тем временем пара, обежав Эрмитаж с северной части, вышла на Дворцовую набережную. Там перед ними предстала чудесная картина величественного града, медленно надевающего саван вечера. Фонари уличного освещения стали зажигаться и уподобились бесчисленным количеством свечей, изливая на улицы волны света.
— Как же красиво, — ощутив ошеломление в душе, восхитилась Сериль, и направляя взгляд светлых очей вдаль и смотря на то, как у множественных зданий загорается подсветка и они облекаются в мантию света.
— Может, пойдём?
Данте с Сериль, держась за руки, двинулись по набережной, практически слившись с обществом Петербурга. Только более скромная и официальная одежда могла их выделить среди множества народа.
«Как же хорошо», — сказал себе Данте и оттянул руку из ладони Сериль, чтобы возложить её на женское плечо и прижать к себе жену.
— Эх, как же прекрасен этот город… с тобой, мой дорогой, — на этот раз слова Сериль скрасила теплота и умиление. Девушка смотрит на некоторые пары русских мужчин и девушек, так же гуляющих в приобнимку и её сердце наполняет мир, покой и радость. Она видит таких же влюблённых, чьи чувства скреплены узами брака и чувствует, что любовь снова возвращается в этот мир. Она помнит те времена в далёкой Иберии, когда там балом правили мракобесье и жестокость, когда люди жили посреди мусора и питались отбросами, развлекая себя наркотическим варевом и жестокими гладиаторскими боями. В памяти девушки всё ещё сильно эхо прошедших десятилетий, вещающих из глубины времён о разрухе и жестокости былого мира, о самодурах-правителях, которые топили сотни людей в крови по прихоти, о сумасбродных культах, сводящим людей с ума и о торговцах, обирающих людей, как липку. Она всё это помнит на примере своей родины — северной Иберии, где не было спасения от смерти, глада, болезней и бесконечной войны. Но теперь всё изменилось и время буйного лихолетья, восседающего на троне из руин и пьющего из чаши с человеческими слезами, прошло, а на его место пришла стабильность.
Девушка, вспомнив былое и ощутив холодное прикосновение прошлого, ещё сильнее прижалась к Данте, оттого тот удивился:
— Сериль…
— Дай прижаться к тебе. Это ты спас меня в дни безбожья, дни смуты и кровавого безумия, в те дни плача. Чтобы я без тебя делала?
Данте на мгновение погрузился в водоворот воспоминаний. Тогда, когда его выписали из полевого лазарета, молодой парень зажил двойной жизнью. С одной стороны, служба трону и народу Империи, а с другой — любовь и пламенные чувства. Жестокие битвы за осколки былой Испании перемежались свиданиями и тёплыми вечерами.
— Ты помнишь, как сделал мне предложение? Помнишь тот городок и церквушку вблизи Лиссабона?
— Да, — с улыбкой ответил Данте, вспоминая праздник, посвящённый торжественному моменту присоединения Иберии к Рейху.
Тогда Данте и решился сделать Сериль предложение и решил, что славный момент будет поодаль от города, где разместились их части. Взяв с собой пару человек в помощь, во время прогулки у старой церкви, Валерон решился открыть девушке своё сердце крайне удивительным образом. Он привёл её к небольшой полянке, где был накрыт стол, а по периметру его сослуживцы развесили тёмную материю и нацепили на неё диоды, выводя их линии в буквы и нужные слова. Всё прошло под приятную музыку, под залпы салюта и закончилось утвердительным согласием.
Данте просто хотел сделать Сериль незабываемой момент, хотел устроить праздник той, которая была с ним в трудные дни и готова разделить грядущую жизнь.
— Ты помнишь, как мы заселялись в свою первую квартиру? — вопросила девушка, заставив Данте вспомнит другой момент из жизни.
На этот раз в памяти всплыл момент, как они получили ключи от квартиры из рук генерала. Данте не мог забыть улыбки и радости на лице жены, когда она вола в свою, отдельную квартиру, и теперь ей не придётся больше жить в общежитии, комната которого была в сотню раз лучше бараков Пиренейской Теократии. Теперь у неё была своя квартира в пригороде только что отвоёванной Тираны и тут они могли с Данте начать новую жизнь.