Падение "ангелов"
Шрифт:
— Да, ты права. Нам пришлось многое пережить, — воспоминания наполнились картинами трущоб и улиц Сиракузы-Сан-Флорен, ставших помойками; виды прошлого — разрушенные здания и жалкие лачуги вместо дома, жестокие кровавые разборки и как он ребёнком шнырял среди рынков, чтобы ухватить что-нибудь на ужин у опрометчивых торговцев; помнит, как играл с братом и другими ребятами среди руин и покосившихся строений и ел один раз в день, если не украдёт что-нибудь ещё. И его охватывает скорбь по тому, что и многим людям присутствующим тут пришлось пережить тоже самое и он искренне рад то, что их дети могут жить в новом мире, сбросившим с себя ветхое одеяние кризиса.
— Ты только посмотри, как тут всё прекрасно. Разве так не должно быть? Разве это плохо? — на этот раз в голосе промелькнуло возмущение. — Я до сих пор не могу понять, почему наши «демократы» из Балкан не могут понять, что Рейх — это лучшее для них. Не могу этого понять, — опечалилась Сериль. — Разве им мало стабильности? Разве им мало, что их дети не роятся в помойках и не едят мусор?
— Власть, моя дорогая. Я думаю, ты понимаешь, что каждый демократ и либерал стремится к власти и когда он её получает, он устанавливает свою, самую страшную и жестокую диктатуру. Такова их суть.
— Так почему же Канцлер их не переловит и не пересадит?
— Эх, я тоже хотел бы это знать.
Молодая пара прошла дальше и Данте заметил золотой купол, выступающий из-за гряды зелёной листвы.
— О, впереди церковь, — раздались радостные слова.
«Православная Церковь Российского Имперского Государства» — сказал себе Данте, вспоминая всё то, что ему удалось прочесть о ней и понимая, что её власть не так сильна, как у Империал Экклессиас в Рейхе, но всё же огромна. Священники могут венчать и заключать официально брак, критика в сторону Церкви запрещена и наказуема, часть полномочий министерства культуры и других ведомств переходили в ведение Церкви, она имеет право иметь собственные войска, может издавать «духовные письма», становящиеся на ровне с приказами министерств.
Однако Данте вспомнил, что все эти привилегии, и возможности, ей вполне заслужены. Подобно Империал Экклессиас она стала стержнем духовности, опорой для искалеченного народа, стержнем нравственной политики страны. Во время кризиса и бесконечно долгих лет гражданской войны она отстранилась от страшной бойни, став прибежищем для мира, а когда конфедераты победили, оказалась в опале. И когда казалось, что вековечная тьма навечно опустилась на Россию, именно Православная Церковь и остатки сопротивления разожгли пламя новой зари, восставив страну из праха и уподобив фениксу.
Обойдя практически весь парк, в самом его конце они наткнулись на небольшую церковь. Она не была ограждена забором и обозначением конца её территории служит высаженная зелёная изгородь кустов. Сериль с восхищением на неё посмотрела и увидела, как белоснежные стены венчает золотой купол и крест сияет под солнцем, уподобившем фонарю маяка для заблудших душ.
— Милый, может зайдём?
Данте так же посмотрел на церковь, на её тридцать гранитных ступеней, на высаженный вокруг сад, манящий приятным запахом цветов и благодатными ароматами.
— Хорошо, — на мгновен6ие парня взяло сомнение, — только как там себя вести? Я никогда не был в православном храме.
— Я думаю, так же как в нашем, — девушка рвалась туда и буквально тянула за собой туда мужа. — Да и объяснят.
Они быстро поднялись по ступеням и оказались в просторном чудесном помещении, сияющим в блеске златой славы. Сериль смотрит на иконы, которые будоражат её душу, взывают к теплу и любви, вере и свету внутри девушки. Взирая на святые образы дух Сериль утешается, буря эмоций утихает, вместо неё возникает странное спокойствие. В храмах Империал Экклессиас царит скромный аскетизм и сдержанность, тут же ото всюду льётся торжество победы Жизни над смертью, победы Света над злом.
Данте делает осторожный шаг вперёд, глубоко вдыхая и чувствуя, как сладкий ладан наполняет его лёгкие, как дышать становится легче. Каблук бьётся о гранитные плиты под ногами и стук раздаётся на всю церковь, сотрясая твёрдое и густое молчание. Он смотрит по сторонам и его взгляд цепляет чреда свечек, слабо горящих и чьи блики отражаются на зеркальной поверхности пола.
Дух внутри Данте наполнился странным и неизъяснимым трепетом и подъёмом, чудесное тепло наполнило его душу. Он смотрит на царские врата и на иконостас вокруг них, ощущая, как дух при виде картин вечного праздника победы Жизни, водворяется в чертоги радости.
В груди Сериль же всё сжалось, сдавило, к горлу же подступил ком и сбил дыхание, глаза сами прослезились и душа стала радоваться и ликовать от присутствия в этом месте.
— Я… я… не знаю, что происходит, — слабо шепчет девушка, чтобы не нарушить вечнопраздничной тишины. — Во мне словно огонь горит.
— Я тоже это чувствую, дорогая… тоже это чувствую.
Все чувства стали быстро сходить на нет, когда они услышали шаги позади и Сериль быстро стёрла слёзы, собравшись с духом и придя в себя.
— Кто тут у нас не в одежде по петербургским стандартам? — прозвучал вопрос и выйдя из-за угла, высокий мужчина, в чёрном подряснике, встал напротив молодой пары. Данте и Сериль увидели его добродушное лицо, с белой густой бородой и белоснежным волосом на голове. Глубокий взгляд очей цвета сапфира пронзил душу двух человек своей выразительностью и глубиной, неизреченной теплотой и любовью к пришедшим.
— Мы вас не понимаем, — сказал Данте.
Неожиданно для Данте и Сериль зазвучала речь на новоимперском, отягощённая грубым акцентом и не такой быстротой, но всё же понятная:
— Ах, вы из Рейха, как я понял?
— Да, — удивлённо твердит Сериль, — мы оттуда.
— Я — отец Георгий, настоятель этого храма, — священник на секунду отстранился, обойдя их и подойдя к тумбочке, стоящей у входа и взял что-то оттуда из коробочки, протянув это девушке. — Вот держите, покройте платом голову.
— Хорошо, — пальцы Сериль легли на тонкую эфемерную ткань и на голове спустя мгновение оказался цвета снега платок, скрывший смольный волос.
— Что же вас привело сюда? — настоятель осмотрелся. — Это ведь церковь Иоанна Кронштадтского.