Падение "ангелов"
Шрифт:
«Какого проклятья же мне, человеку, который поклялся быть механизмом в имперское военной машине, становится колко от вида этого? Я — долбанная шестерня в его механизме, почему меня так тянет к домашнему уюту? Почему?» — эта мысль родила в сознании огонь печали, который жгучим касанием тронулся души.
Яго чувствует, что ему бы так же хотелось ощутить нечто подобное, что чувствуют Данте и Сериль, ибо, пройдя через ад улиц Сиракузы-Сан-Флорен, через шторм огня Иберийского полуострова и через ужас городов Балкан, он терзается ощущением ненужности и отсутствия душевного тепла.
«Но я же воин!» — кричит себе внутри Яго, отгоняя мрак души. — «Таков мой удел, такова моя служба, такова воля Рейха».
И тут же Яго поймал себя на мысли, что быть бездушной шестерней в механизме Империи — это благо для Канцлера и его правительственных слуг. Консул пытался удержать и Данте от увольнения, но для чего? «Рейху нужны бездумные шестерни, которые будут выполнять все его требования, которые не будут терзаемы душевными переживаниями или семейным долгом, но я — слуга Империи и готов пойти на это». — успокоил себя Яго, вернувшись из размышлений к реальности.
Сериль берёт ложкой и кладёт немного салата в маленькую керамическую белую. тарелку и касается утончёнными пальцами курицы и немного отщипывает, и кладёт к наструганным огурцам и помидорам, затем цепляя вилку и протягивая её ребёнку. Марта с радостью берёт еду и приступает к трапезе, но как только девочка занесла салат, пара кусков огурца срываются с вилки и марают её одежду. Данте моментально берёт салфетку и вытирает пятно, приговаривая дочке, чтобы та была аккуратнее. На лице женщины при виде этой картины расцветает улыбка, она умиляется при виде того, как её муж помогает дочери.
«На что мы ещё могли надеяться?» — спросила себя Сериль, вспоминая Пиренейскую Теократию и её багрянников, звериные культы и то безумие, которое там всем заправляло. — «Хвала, Христу, что туда пришла Империя, что там оказался его прогресс», — в глубине души Сериль радуется, что вместе с Рейхом туда пришёл и Данте, что по воли Божьей они были сведены.
Девушка берёт тарелку мужа и кольцо на правой руке безымянном пальце ярко сверкнуло под лампой скромной люстры. Такое же, простое и золотое, но ставшее символом праведного брачного союза, кольцо Яго видит на пальце и у Данте.
— Да, Яго, я благодарна тебе, за то, что присматривал за моим Данте.
— Да не за что, — усмехнулся Валерон. — Он ведь брат мой… куда я без него и куда он без меня.
— Ты ведь вытащил моего Данте. Он рассказал, как ты пришёл к нему на той площади.
— Ох братец, уже всё растрепал? — с наигранным недовольством говорит Яго, накладывая себе побольше курятины. — Это ты меня замотивировала, Сериль. Как ты тогда перед нашим отъездом сказала — «Если я не увижу больше Данте, то ты увидишь апостола Петра».
— Разве я так говорила? — удивлённо переспросила Сериль.
— Как-то по-другому, но смысл остался такой же.
— Кстати, Данте рассказывал, что там был ещё… как его там… Кам-Ком-Комаров! Вспомнила.
— Не вспоминать при мне этой рожи! — вспылил Яго и даже стакан в его руке дрогнул, когда он наливал сок. — Он нас предательски кинул.
— Что вообще русские забыли здесь? Я не думаю, что у них есть какой-то интерес в этих землях.
— Разве ты не слышала об Союзном Имперском Эдикте? — спросил Яго, начиная есть мясо. — Согласно этой бумажкульке они нам помогали на севере.
— Нет, конечно нет.
— Это особый договор, — ответил Данте. — Между Рейхом, Великой Речью Посполитой и Российским Имперским Государством о взаимопомощи. Три имперских державы не хотят терять накопленное могущество.
— Это так, — сказал Яго и проглотил первый кусок еды.
— Так! — резко подняла голос Сериль. — А как же молитва перед едой?
— Это тебе Империал Экклессиас забила голову догмами? Я понимаю, их предписания обязательны, но всё же… нас никто не видит.
— Нет, Яго, это потому, что мы верим, — указательный палец Сериль показал на грудь Яго, где виднеется отблеск серебристого металла, принявшего форму креста. — И ты кстати тоже.
— Хорошо, что будем читать? По традиции «Отче наш»?
— Да, — протянул Данте и все в один голос взмолились, — Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, — во время прочтения молитвы, Яго неожиданно для себя ощутил прилив тепла необычное спокойствие; то ли его действительно поддело нечто таинственное и мистическое в сих святых словах, либо же объяла атмосфера — семейная, полная заботы и ласки, которую он практически никогда не испытывал.
— Отлично, вознесли благодарность за хлеб насущный, а теперь о договорах. Так что, Сериль?
— Мне они не интересны.
Сериль понимает, к чему все эти договора, но ей нет дела до сего, её не волнуют политические дрязги трёх монархов. Она смотрит на Данте и Марту понимая, что её семья — единственное стоящее в жизни, и все политические заботы мира — войны и пакты, соглашения и дипломатия, свободы и режимы теряют всякую ценность и значимость перед самыми любимыми людьми в её жизни.
Она смотрит на мужа и дочь, и лёгкая воздушная улыбка украсила её прекрасный лик, расписав благородно-светлое лицо багровым символом радости.
— Сериль, а как тебе новая фича Канцлера, — с недовольством заговорил Яго, — я про усиление контроля за торговой сферой. Говорят, что даже на Балканах, с которыми есть договорчик, хотят ввести полностью государственную торговлю.
— Знаешь, Яго, мне всё равно.
— А как же свобода? — с наигранностью раздаётся вопрос. — А как же та свобода, права и либерализм о котором шипят недобитые дети прошлого мироустройства?