Падение "ангелов"
Шрифт:
— Решайтесь, господин Доуху. Память вашего сына в ваших руках, — давит Фемистокл, желая получить ценного союзника в борьбе за дело «преобразования» Рейха.
— А ваш, какой резон? Чего вы хотите?
— Я желаю этому региону лишь блага, но я всего лишь мелкая сошка перед теми львами, которые желают преобразовать весь Рейх, ибо они несут с собой огонь истинного прогресса.
«Львы… прогресс… мне всё равно… лишь бы Рейх ответил», — было таково решение, выкованное в горнилах сердца, пылающего огнём ненависти и мести.
— Что я должен буду сделать?
— Вы и ваши венецианцы необходимы нам. Пока Рейх не понимает того, насколько он слаб, не ведает этого. Нужно, чтобы поставки оружия в Эпирскую область прекратились и там люди стал чуть менее довольны имперской властью.
— Хорошо, господин Мастер-защитник. Можете считать, что уже всё сделано.
Глава 6. Любовь и политика
Глава 6. Любовь и политика
Следующий вечер. Великий Коринф.
Небо окрасилось в тона уходящего золота, вылившись полосой у самого горизонта, знаменуя уходящий день, а за ним, по большому полотнищу тверди небесной, выплеснулся багровый и фиолетовый, которые спешат перейти во мрак ночи. Над головами ни облачка, а по сему уже зажигаются первые звёзды, пронзая ночной мрак серебристым холодным сиянием далёкого огня, чуждого и загадочного.
Мужчина, стоя на балконе третьего этажа, ощущает, как лёгкие аккорды ветра уносят с собой на запад тепло прошедшего дня, принося с собой хлад грядущей ночи. Он смотрит насыщенно-зелёными глазами вдаль, там, где пригород устилается множеством домиков сельского типа, деревом, кирпичом и шифером, возвышающихся на один этаж над землёй. Между домами виднеются аккуратные огородные участки и насаждения красивых цветов и растений, украсивших сельский пригород подобно роскошным бусам. Позади того здания из которого он смотрит, возвышаются длинные строения, сияющие серебром и бриллиантом в свете уходящего солнца, но чем дальше на северо-восток города, тем их меньше, пока они не переходят в «подлесок» низких зданий.
«И всё это… всё это получено сквозь горнило войны», — подумал мужчина, потерев рукав длинного пиджака, который укрыл покровом серой ткани почти все бёдра, мягко ложась на тёмно-синие ткани джинс, сильно смахивающих на брюки.
— Яго, достал там стоять! Иди к нам скорее! — послышалось воззвание позади и мужчина, быстро развернувшись, скрылся в квартире.
Там, внутри дома, развернулось небольшое, не слишком пышное празднество, ставшее чем-то тёплым и приятным для тех, кто готовится собраться за столом. Мужичина в пиджаке с короткой стрижкой и грубым лицом заприметил, как возле стола копошится прекрасная девушка в синем платье, от которой ощутим изумительный ореол духов, раскладывая столовые приборы. Сама комната — небольшая, и столик зажат между шкафом, набитым книгами, сервисом и техникой, и диваном, на котором сидят мужчина, с чёрным волосом до плеч и девочка, в ярком цветастом платье и о чём-то оживлённо беседует с мужчиной.
— Присаживайся, Яго, — сказала девушка, пригладив волос цвета вороньего крыла, предложив гостю кресло. — Я с Данте и Мартой посидим на диване.
— Ох, Сериль, ты так добра, — присел на простенькое мягкое кресло, обшитое бежевой тканью.
— Вы подождёте ещё пару секунд, и я принесу окрошку.
— Хорошо, дорогая, — сказал Данте, оторвавшись от разговора с ребёнком. — Обождём.
— Брат, как-то необычно тебя видеть таким.
— То есть?
— С семьёй. Я у вас редко бываю и, етить, каждый раз мне трудно тебя развидеть в военной форме. Для меня ты навсегда остался бойким и военным, задирой, одним словом. В роли семьянина… я до сих пор не могу поверить.
— И даже тогда… в том дворце, в Иберии?
— Ох, я думал, что это твоя сиюминутная заморочка, думал, что дальше букетиков и конфеток это не зайдёт, но чтоб его. Хотя знаешь, я рад, что всё так получилось и есть кому за тобой присмотреть, не всё же мне заботиться о тебе, вот будешь теперь в надёжных руках.
— Дядя Яго, — раздался тонкие приятный голос девочки, — а у вас есть тётя? У моего папы есть мама, а у вас?
Яго не стал ничего сразу отвечать, лишь натужно слегка улыбнулся, и ласково посмотрел на девочку, удивляясь простоте её вопроса и мыслей.
— Ох, малышка, даже не знаю.
— Марта, — смутился Данте.
— А вот и окрошка, — Сериль поставила на стол небольшую металлическую кастрюлю красного цвета, и тут же заговорила, и тон её голоса приобрёл укор. — Марта, сколько я тебе говорила, что такие вопросы некультурны.
— Да ладно вам будет, — упрекнул Яго родителей в излишней морали. — Она же ещё ребёнок.
— Брат, пусть учится хорошим манерам сейчас.
— Данте, дорогой мой брат, ты вспомни насколько «хорошими» были мы. Или ты уходишь в отказ от того, что мы творили в нашем доме, когда стали смышлёнышами?
— Ну ты сравнил.
— А есть что сравнивать, твоя дочь покультурнее нас будет, так что не морализаторствуй, — покривился Яго, быстро осмотрев квартиру. — Какая хата, кто же тебе её подарил? И чегой-то вы решились переехать сюда из центра?
— Её мне дал наш Консул на время. Сказал «будет где отдыхать и подумать над своими словами».
— Так, — резко вмешалась Сериль, прерывав беседу чуть грубым, но приятным женским голосом. — Давайте есть, не зря же я всё это готовила.
— Дядя Яго, — всё продолжает допытываться девочка, — а что это у вас за кольцо.
Валерон взглянул на простое серебряное украшение, отвечая:
— Да, подарил один из наших побратимов, из Поборников Справедливости. Мы их тогда из окружения вытащили в Стамбуле, а они нам это в знак дружбы. Хорошие ребята… когда-то были, дор тех пор пока не засели на квартирах на юге Балкан.
— Брат, помнишь, как мы сцепились с полицейскими?
Данте, смотря на приготовленные блюда, вспомнил ресторан Стамбула, который открылся после войны. Там он, Яго, да ещё и несколько парней из Чёрных Судей и Поборников Справедливости в чистой серой военной форме ужинали. И местные в счёте задрали цену в три раза, да ещё требовали, чтобы они больше не приходили в их заведения, ведь им не нравится новая власть. Естественно Данте отказался, как и все, что повлекло вызов полицейских, которые не стали церемониться и с дубинками наперевес вломились в заведение, но они встретились не с простыми мужиками. Стулья ломались о спины стражей порядка, тарелки бились о головы, а кулаки крушили челюсти, дубины отбивали конечности, а попытка воспользоваться электрошоками закончилась насаженным на голову горшком из-под цветка. Когда всё закончилось, парень из «Поборников», по имени Энтимон был рад встречи с побратимами, рад, что они прикрыли друг друга, и рад, что вместе они писали объяснительные. Для Данте все воины орденов, как одна семья, на которую брошена странная тень, но мужчина отбрасывает плохое помышление, лишь мерно говоря:
— Такое не забыть… и реально — хорошие ребята.
Яго кратко пробежался взглядом по столу, ощущая лёгкую коль у сердца и скорбь, словно кто-то завыл печальный траурный марш. Его не повергает в уныние кастрюля с окрошкой, исторгающая приятный аромат пряностей и мяса жаренная курица, пара тарелок с салатами или графин, наполненный прохладным морсом, стекло которого «вспотело». Нет, не пища его печалит, не тот уют и не атмосфера добра и милости, когда он смотрит на воркующих Данте и Сериль, на их дочь.