Падение Башен

Дилэни Сэмюэль Р.

Она встала, снова подошла к окну, отдернула вышитые шторы, ветер колыхнул ее синее платье.

— Сомнение, Лит. Большое и серьезное.

— В чем ты сомневаешься, Петра?

— В тебе. В себе. В этом острове, в империи. Мы отвечаем за нее. И я сомневаюсь в нас, очень сильно сомневаюсь.

— Откуда эти сомнения, Петра?

Она вздохнула.

— Лит, много лет назад, еще до объявления войны, я задумала план, который, как я надеялась, спасет Торомон. Я люблю Торомон. Я понимала, как он слаб. А план должен был спасти его силу, и, по возможности, облегчить его экономическое положение, освободить от узды Совета. Но главная моя надежда была на тебя. Увезти тебя от матери и брата, а затем утвердить на троне. Я считала,

что Торомону понадобится сильный, четко выражающий свои мысли король. Я надеялась на воспитание, которое ты получишь в лесу. Однако, теперь я сомневаюсь в этом плане, в моей части его и в твоей.

— Я не вполне...

— Аристократия Торомона действительно не способна объединить страну. Она слишком стара, слишком устала и слишком связана с Советом, чтобы принять перемены, могущие спасти нас. Но она слишком мощна, чтобы умереть. Возможно, мне не следовало пытаться спокойно управлять страной. Может, мне надо было все делать по-другому. Может, ответ был в том, чтобы убрать существующее правительство и допустить новое, сильное, выросшее из того здорового, что осталось в Торомоне. Может быть, мне следовало стать недом и разрушать ради разрешения. Но во всей системе гораздо больше плохого, чем хорошего. Может, я пыталась сохранить живым то, чему лучше было бы давно умереть? Лит, я очень сомневаюсь в своей правоте. И если я ошиблась, то мои ошибки были самыми большими за все пятьсот лет.

— Это огромная ответственность, Петра, — сказал молодой король.

Она наклонила голову, и когда снова подняла ее, он увидел на ее глазах слезы.

— Лит, я так одинока, — тихо сказала она.

— Петра! — он наклонился к ней. — Могла бы ты сделать что-то такое, чего никогда не делалось в Торомоне?

— Не знаю. Много времени прошло с тех пор, как я хотела что-то вроде этого. Чего именно вы хотите, Ваше Величество?

— Петра, я тоже чувствую себя одиноким.

— Так и должно быть. Это работа для одиноких.

Он кивнул.

— Все, кого я хорошо знал — в лесу. А здесь у меня только ты. Когда я чувствую себя особенно плохо, я думаю о том, что сделал бы, если бы, если бы... и когда-нибудь я сделаю это.

— Что же ты хочешь сделать?

— Это для всех по-разному, но...

— Расскажи.

— Давно, еще до того, как меня увезли на материк, я познакомился с мальчиком, сыном рыбака. Он рассказывал мне о море, о работе на лодках, о рыбной ловле. Я хотел бы работать на лодке, Петра. Не то, чтобы меня возили с материка на остров, а правил судном кто-нибудь другой: я хотел бы сам управлять и плыть, куда захочу. Я одинок, как и ты, Петра. Когда я ощущаю Это особенно сильно, я думаю: когда-нибудь я сяду в лодку, как тот мальчик, и направлю ее в море. И это помогает.

— За окном Торомон, — сказала она.

— Да. И мы в центре. Оба одинокие.

Эркор стоял в башне лаборатории в западном крыло королевского дворца Торона и глядел в ночь.

Через комнату падали длинные тени от конверсионного оборудования, которое должно было превратить транзитную ленту в проектор материи для использования в войне. Но оно так никогда и не использовалось.

Обычно восприятие гиганта-телепата ограничивалось всего несколькими сотнями футов. Но недавно он обнаружил, что этот круг расширяется, иногда на час и больше, на много миль. Сейчас он обнаружил подчувственную пульсацию, что извещало о таком расширении. Неожиданно город, словно с него сдернули вуаль, показал ему матрицу разумов, сталкивающихся, ссорящихся, однако, каждый был сам по себе. Я одинок, подумал он, добавив свою долю к миллионно-сложному эху. Несколько других телепатов в городе, так же, как и стражи-нетелепаты, вспыхнули на сети более тусклых разумов. Но попытка контактировать с ними была вроде прикосновения через стекло. Был только образ, без теплоты, без текстуры. Изолированный, подумал он, один в дворцовой башне, как жестокий

преступник-неандерталец па окраине города, как король и герцогиня рядом со мной, разумы, кружащиеся и одинокие, стоят вместе, как пьяный врач и горюющая мать в миле отсюда.

Где-то сидели Джон и Алтер. Они читали поэму па скомканной бумаге, часто останавливаясь и спрашивая друг друга, что означает та или иная строчка, или возвращались к предыдущей странице. Схемы, выраставшие в их разумах, не были одинаковыми, но когда они пытались объяснить друг другу свои мысли, или читали и перечитывали свои строчки, образы поэмы поднимались к их мысли, приводили к единому опыту, к сознанию единства, и люди не чувствовали одиночества. Иллюзия? — подумал Эркор. Нет. То хрупкие, то гибкие, склоняющиеся и дрожащие огоньки все время танцевали вместе. Эркор улыбнулся, когда двое людей склонились ниже над бумагой.

Глава 6

— Ну, — сказала Алтер, — теперь ты учи меня. — Она открыла ящичек, где хранились ее маленькие сокровища. — Тут немного, но это все, что у меня есть. Что мне делать?

Джон глянул на зеленое полотно, на котором лежали несколько булавок, брошей и ожерелий.

— Прежде всего как можно меньше. Торомон — империя, связанная с морем. Значит, для официального торжества твои украшения должны иметь рисунок и материал из океана. Для менее официального случая можно обратиться к цветочному рисунку. Но поскольку это высокий прием, я бы сказал, что ожерелье из раковин, которое ты носишь большую часть времени, годится. К нему подойдут жемчужные серьги и пряжка.

Она достала их из ящичка и подошла к стулу, где висело бежевое шелковое платье.

— Никак не могу привыкнуть. Не знаю, как и благодарить Петру за это платье. Подумать только — надеть платье, которое стоит, наверное, половину моего годового жалования в цирке!

Она развернула платье и нахмурилась.

— Что это?

— Где?

— Вот.

Она выглядела разочарованной.

— Карманы, — сказал Джон, удивленный ее реакцией. — По-настоящему элегантное женское платье не имеет никаких карманов!

— Да? — Джон рассмеялся.

— Что тут смешного? Я думала, что...

— Послушай, если ты собираешься войти в общество, ты должна это делать как положено и знать, что ты делаешь. Я родился не в аристократической семье, но вырос рядом с ней. Так что могу объяснить то, о чем Петра просто не подумала бы упоминать. Аристократия Торомона — поразительно функциональная группа людей. Пятьсот лет назад это были пираты, и у них всегда были карманы, но через какое-то время они перестали афишировать их. В этом платье карманы скрыты складками, и их никто не увидит, если ты не вздумаешь расхаживать, засунув в них руки. Портнихи с окраинных мастерских, которые шьют элегантные, как ты говоришь, платья, просто имитируют то, что они, как кажется, видели. Они считают аристократию декоративной, бесполезной, нефункциональной, поэтому карманов нет. А это платье, наверное, шила личная портниха герцогини, и если платье, которое ты видела, стоило половину годового жалованья, то это стоит пяти или шестилетнего. Сам удивляюсь, что все эти вещи помню.

— Вот и хорошо, что помнишь. По крайней мере, у меня будет некоторый шанс провести вечер, не сломав ноги. Ты не позволяй мне говорить, чего не надо. И если я что-нибудь возьму не той рукой, ты меня потихоньку лягни.

— Разве ты хоть раз позволила мне упасть вниз головой с высокой перекладины?

— Я и вообразить себе не могла такую вещь, как бал во дворце! И не предполагала, что буду беспокоиться о таких глупых вещах, а, оказывается, беспокоюсь.

— Будь самой собой, — сказал Джон, беря ее за руку. — Разговаривай легко, помни, что для этих людей идеи более важны, чем действия. Будь любезна. Твоя обязанность — проявить инициативу в доброте. Говори негромко, двигайся медленно. Больше слушай, чем говори.