Падение Берлина, 1945

Бивор Энтони

Один норвежский журналист, описывая атмосферу, творившуюся в городе, отмечал, что парни и девушки в униформе просто "следовали своим инстинктам" в "лихорадочном поиске удовольствия"{673}. Но все это происходило во многом на бессознательном уровне, особенно среди девушек, подвергавшихся риску быть изнасилованными. В любом случае, за исключением тех парочек, которые совокуплялись в районе бомбоубежища Зоо или в самом Тиргартене, как и в обычные дни, молодые люди занимались сексом из-за отчаянного желания получить успокоение.

Другим инстинктом берлинцев стало их стихийное желание создать как можно больше запасов. Они крутились теперь словно белки. Девятнадцатилетняя Герда Петерсон, работавшая секретарем в компании "Люфтганза", находилась в своем доме в

Нойкёльне, когда до нее донесся слух, что на ближайшей железнодорожной станции целый вагон с припасами для люфтваффе сошел с рельсов. Девушка и все ее соседи моментально оценили ситуацию и устремились туда в надежде чем-либо поживиться. Они вскрывали все находившиеся в вагоне ящики, рассчитывая найти что-нибудь полезное. Внезапно раздался гул низко летящих самолетов. Герда успела заметить стоящую рядом с ней женщину, обе руки которой были заняты рулонами туалетной бумаги. Советские самолеты сбросили на станцию несколько небольших бомб и обстреляли ее из пулеметов. Герда едва успела спрятаться под вагоном. Но женщина, которая держала в руках туалетную бумагу, была убита. "За какую ерунду она погибла!"{674} подумала в этот момент девушка. Последнее, что она успела взять с собой, перед тем как отправиться обратно домой, был пакет с "чрезвычайным" пайком для летчиков, в котором находились шока-кола и солодовые таблетки. И в дальнейшем эти таблетки самым неожиданным образом очень ей пригодились.

До людей доходили слухи о грабежах, совершенных в универмаге "Карштадт" на Германплац, где 21 апреля артиллерийский обстрел разметал в разные стороны длинную очередь покупателей. Согласно некоторым сведениям, эсэсовцы позволили мирным жителям забрать из магазина все, что они захотят, до того, как будет произведен подрыв этого здания. Когда же заложенная там мина сработала, то она убила многих людей, слишком увлекшихся сбором "подарков" и не слышавших последнего предупреждения. Однако на самом деле командование дивизии "Нордланд", дислоцировавшееся в этом районе, и не думало производить взрыв универмага. Напротив, это здание использовалось в качестве наблюдательного поста, с которого хорошо просматривались все передвижения советских войск в Нойкёльне и на аэродроме Темпельхоф.

По мере того как отключалось электричество и заканчивалось питание батарей у радиоприемников, слухи становились единственным источником информации. Неудивительно, что наибольшее распространение получали не подлинные факты, а непроверенные истории. Согласно одной из версий, фельдмаршал Модель вовсе не кончил жизнь самоубийством, а был тайно арестован агентами гестапо{675}. Ложь, которая распространялась нацистским режимом на протяжении многих лет, теперь заставляла берлинцев верить во что угодно, пусть и в совершенно неправдоподобные вещи.

7-й отдел политуправления 1-го Белорусского фронта{676} распространял среди жителей Берлина собственную информацию. В пропагандистских листовках, сброшенных над городом, говорилось, что сопротивление Красной Армии стало "полностью бесполезным". Единственный способ спасти свои жизни, предупреждали они, - это капитуляция, - глупо погибать за обанкротившийся нацистский режим. Некоторые листовки оформлялись в виде "пропуска", который должен был предъявляться советским солдатам во время сдачи в плен. Офицеры 7-го отдела утверждали, что такой способ пропаганды имел большой успех, поскольку до пятидесяти процентов сдавшихся немецких солдат имели на руках подобные "пропуска". В общей сложности было сброшено девяносто пять различных видов листовок, напечатанных пятидесятимиллионным тиражом. Еще миллион шестьсот шестьдесят тысяч листовок распространили среди германских солдат и мирных жителей, посланных обратно в сторону немецких позиций. Во время Берлинской операции подобным образом использовали две тысячи триста шестьдесят пять граждан и две тысячи сто тридцать военнопленных. Причем последних возвратилась назад тысяча восемьсот сорок пять человек, и они привели с собой еще восемь тысяч триста сорок военнослужащих, пожелавших сдаться на милость советского командования. Тактика оказалась

настолько удачной, что командующий 3-й ударной армией приказал выпускать немецких солдат в массовом порядке и использовать их на усмотрение политических работников.

Хорошо обученные и проинструктированные бывшие немецкие военнопленные "войска Зейдлица", как они еще проходили в сводках германского командования, - посылались через линию фронта вместе с письмами своим родным от недавно сдавшихся германских солдат. Капрал Макс С., например, писал: "Мои дорогие родители. Вчера я сдался русским солдатам. Раньше нам рассказывали, что русские расстреливают всех военнопленных, но это неправда. Русские относятся ко всем пленным очень хорошо. Они накормили и согрели меня. Я чувствую себя хорошо. Война скоро кончится, и я снова увижу вас, мои дорогие. Не беспокойтесь обо мне. Я жив и здоров". Сам стиль письма ясно свидетельствует, что оно писалось скорее всего под диктовку советского офицера, но, даже если это так, эффект, произведенный таким посланием, был куда более сильным, чем пропагандистский материал, заложенный в тысяче обычных листовок.

Одна из советских листовок, сброшенная над Берлином, содержала специальное обращение к немецким женщинам. Поскольку фашистская клика боится наказания, говорилось в ней, она хочет продолжения войны. По мнению советских политработников, берлинским женщинам нечего бояться. Никто не собирается их трогать{677}. Главная задача женщин - убедить германских солдат и офицеров сдаваться в плен. Конечно, советское командование должно было знать, что творилось на территории Германии, уже занятой войсками Красной Армии, и все эти успокоительные заверения являлись не чем иным, как обманом. Советские пропагандисты организовали также специальные радиопередачи для "женщин, актеров, священников и профессоров", пытаясь убедить этих слушателей, что никакого вреда им нанесено не будет.

Более эффективное "послание" пришло к солдатам берлинского гарнизона "от жителей Фридрихсхафена"{678}. В нем, в частности, говорилось, что "спустя всего день после прихода Красной Армии жизнь в городе вошла в нормальное русло. Было организовано снабжение населения продуктами питания. Жители Фридрихсхафена, - отмечалось далее, - призывают вас не верить лживой пропаганде Геббельса о Красной Армии". Очевидно, что боязнь голода, и прежде всего голода среди своих детей, волновала женщин на тот момент даже больше, чем возможность подвергнуться изнасилованию.

Фельдмаршал Кейтель, за день до этого покинувший бункер рейхсканцелярии и снабженный заботливым Гитлером в дорогу бутербродами, шоколадом и коньяком, держал путь на юго-запад от столицы. Ему повезло, и он не встретился с танкистами генерала Лелюшенко. Первым делом Кейтель собирался заехать в штаб 20-го корпуса в Визенбурге, находящийся всего в тридцати километрах от американского плацдарма в районе Цербста. Этот корпус, находящийся под командованием генерала Кёлера, состоял в основном из так называемых "новых" дивизий, военнослужащие которых проходили до этого службу в рабочих батальонах. Конечно, им явно недоставало военной подготовки, однако их боевой дух, как это вскоре обнаружил генерал Венк, находился на достаточно высоком уровне.

Ранним утром 23 апреля фельдмаршал Кейтель добрался до командного пункта 12-й армии, расположенного в лесном массиве. Ему предстояло встретиться с генералом Венком и его начальником штаба полковником Райхельмом. Невозможно было найти двух более различных военачальников, чем Кейтель и Венк. Первый отличался помпезностью, тщеславием, глупостью, жестокостью и подобострастием к фюреру. Второй - молодостью, несмотря на то что имел уже седые волосы, ярко выраженной интеллигентностью и большим авторитетом среди коллег и подчиненных. Полковник Райхельм также отзывался о Кейтеле в крайне нелицеприятном тоне - "превосходный слуга, но отнюдь не фельдмаршал"{679}. Но такое отношение можно считать достаточно мягким. Кейтеля, который во всех вопросах безоговорочно придерживался точки зрения Гитлера, ненавидели практически все боевые офицеры как "могильщика армии"{680}.