Падение царского режима. Том 7
Шрифт:
Председатель. – Прокурор суда именно не должен выдавать копии.
Лядов. – Очевидно, было соглашение раньше, а я исполнил. С Веревкиным я постоянно находился в пререканиях и избегал лишнего случая. Мы совершенно разно смотрели на все вопросы, на которых сталкивались, что могут подтвердить и сослуживцы.
Председатель. – Александр Васильевич, вы ушли при Добровольском. Чем был вызван ваш уход и ваш переход в сенат? Мы, из ваших объяснений по делу Добровольского, знаем, что это было против вашего желания и, во всяком случае, для вас совершенно неожиданно.
Лядов. – Совершенно неожиданно и против моего желания, мною категорически высказанного, потому что перед этим у меня был разговор с директором 2-го департамента Ивановым, который говорил, что 1 января предстоит много вакансий в сенат, и не выставлю ли я своей кандидатуры. Я просил его не только этого не делать, а напротив, если бы зашел разговор – отклонить, так как это меня материально стесняло. Я честолюбивым никогда не был и был доволен
Председатель. – Чем вы объясните, что Добровольскому нужно было вас уволить?
Лядов. – Я могу объяснить это тем, чем он объяснил это в разговоре со мною и с директором департамента Ивановым. Когда он сказал Иванову: «Включите во всеподданнейший доклад такого-то», то Иванов сказал: «Я знаю, что Александра Васильевича это не устраивает». На это Добровольский сказал: «Мне это все равно, я с ним служить не могу». А мне он сказал, когда я прощался, что он был поражен, что Веревкин и я так недоброжелательно его встретили в министерстве, что мы позволили говорить против него что-то такое, чего даже не существовало. Он сводил разговор на Веревкина, и это мне дало возможность сказать: «Вы это говорите про Веревкина, я за него отвечать не могу, а я-то чем погрешил против вас?». Существо разговора сводилось к тому, что мы связывали его имя с Распутиным, тогда как он никакого отношения к Распутину не имел.
Председатель. – Это он так объяснял, а вы?
Лядов. – Я объяснял так, что я противодействовал ему по вопросу о возможности представления всеподданнейшего доклада о помиловании г. Нахимова, так как этот вопрос был решен. Я лично докладывал это дело, что очень редко случалось, так как мне, как вице-директору, никогда почти лично не приходилось докладывать. Здесь же, по приказанию Александра Александровича, я докладывал это дело лично. Александр Александрович со мною согласился, несмотря на то, что у него было колебание, потому что кто-то представлял это в другом виде. И вот, когда я, может быть, слишком горячо стал доказывать, что такое дело хода не может получить, Добровольский, вероятно, увидел, что я неудобный подчиненный.
Председатель. – Позвольте вас поблагодарить.
LXXXVIII.
Допрос ген. Д. С. Шуваева.
11 октября 1917 г.
Содержание. Обстоятельства назначения Шуваева на должность военного министра. Письма и просьбы графа Ростовцева и бывшей императрицы. Отставка. Ген. Беляев. Беседы с бывшим монархом. Ответственное министерство. Отношение к Распутину. Разговоры и борьба с бывшей императрицей. Выступление Шуваева в Думе. Совет министров. Меньшинство. Отношение Шуваева к тому, что ему поручено было сказать в Государственной Думе. «Шпаргалка». История высочайшего повеления о привлечении мужского населения империи к устройству оборонительных сооружений. Как понимать закон о привлечении «местного населения» к оборонительным работам. Реквизиция. Необходимость проведения закона о повинности для инородцев. Самовольное распоряжение Штюрмера. Обсуждение того же вопроса в военно-морской комиссии. Последнее назначение Шуваева.
Председатель. – Генерал, прошу вас занять место. Вы изволили быть назначены военным министром 17 марта 1916 года?
Шуваев. – Да.
Председатель. – Вы были назначены сразу?
Шуваев. – Сразу.
Председатель. – И пробыли в этой должности до 3 января 1917 года?
Шуваев. – Да.
Председатель. – Ваше назначение было для вас неожиданным, или вы его ожидали?
Шуваев. – Совершенно неожиданным.
Председатель. – Каким обстоятельствам вы приписываете ваше назначение на должность военного министра?
Шуваев. – Затрудняюсь сказать. Так я это и бывшему государю высказал. Я армейский офицер, в Петрограде никогда не служил и не желал служить. Главным интендантом меня взяли с должности корпусного командира и, несмотря на мои указания, что я не готов к этой должности, – назначили, и я должен был принять эту должность. Затем, когда я был в ставке, я, собственно говоря, тут только имел возможность познакомиться с бывшим государем. Он обязал меня ежедневно обедать и завтракать у него, и тут произошло знакомство. Месяца через два с половиной он призывает меня к себе в кабинет и говорит: «Мне нужно поговорить с вами. Я к вам с просьбой, пожалуйста помогите мне. Вы интендантское дело поставили». Я говорю: «Ваше величество, какой же может быть разговор?» Я был убежден, что это какая-нибудь командировка, так как в бытность мою интендантом, у меня были две командировки не только в сфере интендантской, но и в сфере артиллерийской, инженерной и санитарной. Я был уверен, что опять какая-нибудь командировка самого щекотливого свойства, и говорю: «Ваше величество, прикажите». – «Я вас прошу принять место военного министра». – «Ваше величество, я не из той сферы, во-первых, а во-вторых, я не владею настолько иностранными языками, насколько это нужно военному министру и вообще министру. Если я болтаю с военным агентом во время завтрака и обеда, то это не то знание языков, которое я считаю необходимым для военного министра, и вообще от этого я просил бы меня освободить». В конце концов, так же, как при назначении на должность главного интенданта, я сказал: «Слушаюсь, ваше величество».
Председатель. – Что вы имели в виду, когда докладывали бывшему императору, что вы не из той сферы, что вы хотели этим сказать?
Шуваев. – Я буду прямо говорить: «я из солдатской среды, у меня знакомства не было, у меня только была служба, да в Исаакиевский собор ходил. Я бывшему государю говорю: «Ваше величество, я могу вас подвести и невольно поставить в неловкое положение. Мне придется и с послами бывать и быть в такой обстановке, где я могу сделать промах, не желая его делать». Все мои разговоры не привели ни к чему.
Председатель. – Вы получили какое образование? Кончили кадетский корпус?
Шуваев. – Кадетский корпус, артиллерийское училище и академию генерального штаба. Затем я все время служил на окраинах.
Председатель. – Скажите, со стороны двора не было к вам предварительных подходов для того, чтобы познакомиться поближе с вами, чтобы разъяснить, что вы за человек?
Шуваев. – Я потом этим и объяснил приглашение мое к высочайшему завтраку. Бывший государь посадил меня рядом с собой, когда в первый раз пригласил. Не скрою от вас, что я был в затруднительном положении и обратился не помню к кому из свитских, и говорю: «Вы мне скажите, как бы мне не сделать какой-нибудь бестактности. На представлениях – это одно: «Честь имею представиться, корпусный командир и т. д., а тут другое». Мне говорят: «Говорите, когда будут вас спрашивать». Я говорил сначала сдержанно, потом свободно, нисколько не стесняясь. Так мое знакомство за обедами и завтраками произошло. Я не стеснялся и все говорил. Когда назначили меня военным министром, я на первом же докладе позволил себе сказать: «Ваше величество, позвольте мне говорить правду, как я ее понимаю, может быть, я ошибаюсь, но правду. При этом должен доложить, что правда всегда колючая, она бывает более колючая и менее колючая, но всегда колючая, а иначе я не могу». Когда меня назначили, я просил: «Ваше величество, я буду счастлив, но позвольте мне просить вас недели через две-три сказать мне, может быть, я не пригоден, может быть, не справлюсь с делом». Откровенно говоря, я дела не боялся, но я другого боялся. Через три-четыре недели пришлось поехать в ставку, и я спросил государя. Он говорит: «Нет, нет». В июне месяце спрашиваю опять – тоже «нет». Но дальше начало складываться не совсем гладко, и я не мог этого не видеть. Правда, тут был целый ряд докладов, целый ряд писем от графа Ростовцева, просьб от государыни императрицы. Я, по мере своего понимания (мне решительно все равно было), писал всеподданнейшие доклады: «Ее величество то-то и то-то; но это идет вразрез с законом, поэтому полагал бы отклонить». Было два-три таких случая. Доклады оставались у государя, затем, когда бывал личный доклад, он вынимал их из стола и говорил: «Так ее величество желает». Я говорю: «Я глубоко убежден, что, соблюдая закон, я больше поддерживаю престиж и вашего величества и государыни императрицы относительно призыва и освобождения от службы». Два-три раза он поддержал и согласился отклонить, но тут пояснять не нужно. При назначении государь дал мне письмо (может быть, он опасался, что я не явлюсь к государыне императрице, так как я ни к кому не являлся, и у Марии Федоровны не был), и я поехал с письмом. Другой раз я не мог выжить из академии генерального штаба лазарет государыни императрицы. Поехал и удалось выжить этот лазарет из академии. Это было во второй раз, когда я у нее был. Я не получал категорических указаний, но раз получил телеграмму, по поводу перемещения симферопольского уездного воинского начальника в Ялту, такого содержания: «Мною возбужден такой-то вопрос, но он до сих пор не рассмотрен в военном совете. Рассмотрите и доложите мне». Может быть, по невоспитанию, я не поехал и послал всеподданнейший доклад. Затем, когда 3 января, государь лично благодарил меня за службу, он сказал: «Я очень благодарен вам, но при современном положении России, наши взгляды (может быть, он употребил несколько другое выражение) не соответствуют общему политическому настроению». Потому что я с июля месяца подчеркивал и указывал: «Ваше величество, вы не можете отвечать, вы бог земли русской. Не могу я прятаться за ваше имя, и никто из министров не должен этого делать. Мы можем отвечать и должны отвечать, а вы, ваше величество, выше этого стоите, выше Государственной Думы и выше всех министров. Не позволяйте нам так делать. Как чуть что-нибудь: – это – высочайшее повеление. Да откуда же явилось это высочайшее повеление? Оно явилось результатом того или иного доклада». Таким образом, после каждого доклада в этом направлении, оказывалось, что мои взгляды не совпадают. Он поблагодарил меня и назначил ген. Беляева, но мне не сказал о его назначении, вероятно, щадя мое самолюбие, потому что я, вступая в должность министра, сейчас же его уволил от должности помощника министра.
Председатель. – Почему вы удалили его?
Шуваев. – Он человек работоспособности удивительной, но он самое большее столоначальник; это удивительно узкий человек. Затем он неприятный по отношению к служащим. Кто ему устроил поездку за границу, я затрудняюсь сказать, но он поехал, напутал. Я, разобравши, представил всеподданнейший доклад, что нельзя такого начальника штаба держать. Тогда приезжала сюда французская миссия, приезжал Тома. Затем ездили в Англию.