Падение царского режима. Том 7
Шрифт:
LXXX.
Допрос ген. А. А. Поливанова.
25 августа 1917 г.
Содержание. Отношение к Государственной Думе военного министерства в бытность Поливанова помощником военного министра. Отношение к Государственной Думе военного министра Редигера. Отношение к Государственной Думе военного министра Сухомлинова. Постановка дела снабжения армии. Обстоятельства назначения военным министром Сухомлинова. Причины увольнения военного министра Редигера. Причины отставки Поливанова в 1912 году. Кн. Андроников и Альтшиллер. «Безответственные влияния». Назначение Поливанова военным министром. Заседание совета министров в ставке 14 июня 1915 г. Влияние б. императрицы на государственные дела. Причины принятия б. императором звания верховного главнокомандующего. Заседание совета министров в ставке 17 сентября 1915 г. Влияние Распутина. Письмо министров к б. государю от 21 августа 1915 г. Письмо Поливанова к б. государю от 16 августа 1915 г. Политика совета министров за время управления военным министерством генерала Поливанова. Военная цензура и Горемыкин. Уход Горемыкина. Штюрмер. Журнал об отпуске 5 миллионов из военного фонда. Столкновение Штюрмера с Поливановым. А. Н. Хвостов. Подготовка выборов в Государственную Думу. Распутин. Кружок Вырубовой. Отношение к общественным организациям, работавшим на оборону. Причины отставки Поливанова. Назначение Шуваева военным министром. Назначение военным министром Беляева.
Председатель. – Благоволите занять место, генерал. Ваше имя и отчество
Поливанов. – Да.
Председатель. – Вы изволили быть генералом-от-инфантерии, членом государственного совета?
Поливанов. – Да.
Председатель. – Вы изволили занимать должность помощника военного министра с 14-го апреля 1906 года по 24-е апреля 1912 года? Затем в вашей деятельности по военному министерству произошел некоторый перерыв до 13-го июня 1915 года, когда вас назначили военным министром?
Поливанов. – Управляющим военным министерством.
Председатель. – А потом и военным министром?
Поливанов. – Да, был утвержден.
Председатель. – И в этой должности оставались до 15-го марта 1916 года. А что вы изволили делать между 24 апреля 1912 г. и 13 июня 1915 года?
Поливанов. – Я был членом государственного совета, участвуя в его заседаниях, а во время войны, с ноября 1914 года и до назначения управляющим военным министерством, был в распоряжении принца Ольденбургского для ознакомления его с тем, что делается на фронте в смысле снабжения и заготовления.
Председатель. – Вы изволили жить все время в Петрограде?
Поливанов. – Да, и теперь живу.
Председатель. – В заседании Чрезвычайной Следственной Комиссии вы будете допрошены в качестве свидетеля по вопросам, касающимся политики министерства, в котором вы изволили принимать участие, и по некоторым общим вопросам политической жизни страны в связи с вашей деятельностью, как военного министра. Вы изволили принимать участие в военном министерстве при первой, второй и третьей Государственных Думах?
Поливанов. – И в начале деятельности четвертой Государственной Думы.
Председатель. – Что вам известно вообще об отношениях военного министерства к Государственной Думе и Государственной Думы к военному министерству в бытность вашу помощником военного министра, т.-е. за тот период времени, когда военным министром был сперва генерал Редигер, а потом Сухомлинов?
Поливанов. – Отношения с первой Государственной Думой были весьма краткие; я даже не припоминаю, чтобы были законопроекты во время первой Государственной Думы. Отношения ограничивались исключительно присутствованием иногда в общем собрании Государственной Думы, и за краткостью сессии первой Государственной Думы никаких законопроектов по военному министерству там не рассматривалось. Вторая Государственная Дума тоже пробыла недолго, но все-таки один законопроект, если не ошибаюсь, о контингенте новобранцев, там рассматривался. Мне приходилось давать объяснения в комиссии второй Государственной Думы и, затем, присутствовать при рассмотрении этого законопроекта в самой Думе. Никаких таких отношений, которые указывали бы на трения между Думами и военным министром, не было. Отношения были совершенно лойяльные.
Председатель. – Изменился характер этих отношений со времени третьей Государственной Думы и со времени вступления в должность военного министра Сухомлинова?
Поливанов. – Я должен сказать, что здесь произошло некоторое видоизменение. Я разделяю период, когда был военным министром ген. Редигер и период при ген. Сухомлинове. Ген. Редигер относился к Государственной Думе с той лойяльностью, которая вызывалась положением этого учреждения в государстве: он являлся лично во всех важных случаях в комиссии, лично являлся во всех важных случаях в общее собрание Государственной Думы и выступал там. Я или сопровождал его, или бывал там в случаях второстепенных, которые по этикету не требовали объяснений самого военного министра. Затем, для характеристики отношения ген. Редигера скажу, что в некоторых случаях он, как это было принято в то время в правительстве, приглашал к себе перед прохождением в Государственной Думе какого-нибудь важного законопроекта представителей Думы из соответствующих комиссий и делал им у себя сначала в частном порядке разные программные объяснения. Так что, в общем, и его отношение к Думе, и отношение Государственной Думы к нему было благожелательное. Затем перехожу к деятельности при ген. Сухомлинове. Здесь, в первые же дни вступления ген. Сухомлинова в должность, на мой вопрос: какие будут мои обязанности (обязанности помощника не были депонированы в законе), – я не получил общих указаний. [*] Тогда я поставил другой вопрос: предоставляется ли мне право присутствовать и заменять его в законодательных учреждениях? на что он категорически заявил: «В Государственной Думе я выступать не буду, государь этого не желает». Поэтому за все время пребывания моего в качестве помощника при ген. Сухомлинове, я всегда выступал в Государственной Думе не только в комиссиях, но и в общем собрании по самым крупным вопросам. В тех же случаях, когда я находил необходимым для престижа военного министра присутствие его самого, тогда он ездил в Государственную Думу, но выступал все-таки я.
«депонированы» – изложены.
Председатель. – Вам не удалось проверить, была эта ссылка на бывшего императора правильной или нет?
Поливанов. – Мне лично проверить этого не удалось. Во всяком случае, я не взял бы на себя утверждать, что указание генералом Сухомлиновым действительно было получено, потому что ген. Сухомлинов, по свойственным ему субъективным качествам, иногда принимал за действительность то, что ему могло казаться, и фантазия иногда смешивалась с действительностью. Так что я решительно затруднился бы утверждать, что он такое указание получил.
Председатель. – Вы чем-нибудь объясняли себе тогда то странное обстоятельство, что государь желал, чтобы по делам военного министерства выступал не военный министр, а его помощник?
Поливанов. – Это одно из соображений, которое меня заставило усумниться в действительности такого указания бывшего государя. Мне представлялось скорее, что ген. Сухомлинов сам не хотел потрудиться, чтобы составить речь, чтобы войти в полную готовность отвечать на те крики, которые были, что требует большого, глубокого изучения дела, а ген. Сухомлинов глубоко в дело никогда не входил.
Председатель. – За этот период времени имелись в распоряжении министерства какие-нибудь сведения о том, что снабжение армии недостаточно при нормальном порядке, или что предположения относительно увеличения военного могущества русской армии не поспевают и, даже больше того, отстают от соответственного роста армии наших возможных врагов?
Поливанов. – Чтобы ответить на этот вопрос, мне придется в нескольких словах пояснить систему того, каким образом вообще в военном министерстве поставлен был порядок боевой подготовки армии в смысле снабжения. После русско-японской войны, армия, как известно, довольно долгое время частично оставалась в Манчжурии; там оставались и ее запасы. Потом, по случаю волнений в государстве, армия меняла место своего квартирования, и не сразу из Манчжурии некоторые части попали к себе. Все это было причиной того, что подсчет наших материальных потерь за русско-японскую войну был сделан только в 1907 году, причем этот подсчет показал, что мы потеряли так много всякого материального имущества (разумею под этим артиллерийское имущество, т.-е. пушки и снаряды, и интендантское, и все другие виды снабжения), что председатель совета государственной обороны, совета, который существовал с 1905 года по 1908 год, обратился к бывшему военному министру, генералу Редигеру, с заявлением, что армия наша не боеспособна, т.-е. что она не может даже выйти в поле, так как ей не во что одеться, и она не имеет никакого снаряжения, которое сделало бы ее боеспособной. Явилась необходимость принять спешные меры для приведения ее в состояние, отвечающее боеспособности. В результате за болезнью в то время военного министра ген. Редигера на меня выпала обязанность руководить деятельностью военного министерства по составлению плана восстановления материального могущества армии. Этот план сложился из трех частей. Первая часть – доведение запасов до тех норм, которые по законодательным актам военного министерства полагаются, но в пределах, существовавших до русско-японской войны. Вторая часть плана заключалась в том, чтобы, по мере возможности, снабдить нашу армию теми предметами боевого могущества в военно-техническом отношении, которых в японскую войну не было. Назову: пулеметы, тяжелая артиллерия, горная артиллерия, – вот чем мы оказались бедны в японскую войну и что представлялось необходимым завести. Наконец, третий отдел заключал в себе специально часть запасов на случай повторения войны с Японией, так как 1907, 1908 и 1909 г.г. мы прожили под гипнозом возможности реванша со стороны Японии, ибо курсировала в известных ответственных кругах мысль, что Япония недовольна результатами мира и через несколько времени, пользуясь нашей неготовностью, возобновит войну. План был составлен в конце 1907 года. По принятому в то время порядку, при председателе совета министров Столыпине, все крупные мероприятия первоначально рассматривались у него в кабинете при участии наиболее заинтересованных министров, т.-е. военного, морского, финансов, иностранных дел и наиболее влиятельных представителей Государственной Думы. После такой ориентировки, где устанавливалась общая схема, возможность проведения этого плана в законодательных учреждениях, возможность ассигнования средств, план поступал в совет министров и дальше шел в законодательные палаты. В 1908 году мне пришлось объяснять этот план сначала в комиссиях, потом в самой Государственной Думе. Найдя возможным отпустить на ближайшие два года кредит и не возражая в принципе против дальнейшего (план обнимал собою десятки лет), Государственная Дума, однако, признала (потом подтвердил и государственный совет), что для того, чтобы быть в курсе дела по снабжению армии, военному министру надлежит каждогодно вносить свой план по боевому снабжению армии в Думу для испрошения кредитов на последующий год, для объяснения сделанного в предшествовавший и для указания своей программы на будущее. Вот тот порядок, который был установлен в 1908 году. Первый закон, вышедший по утверждении этого плана, был закон 3 июля 1908 года. С этой поры каждогодно представлялся план снабжения армии и ассигновывались особые, так сказать, чрезвычайные кредиты, и в общую смету военного министерства это не входило. Когда ген. Сухомлинов вступил в должность в начале 1909 года, он этот порядок уже застал.
Председатель. – Почему вы говорите в 1909 году? – в начале 1908 года?
Поливанов. – Нет, ген. Сухомлинов вступил в должность военного министра в марте 1909 года.
Председатель. – Вы не ошибаетесь? – У меня отметка, что он был с 11 марта 1908 года?
Поливанов. – Нет, он был назначен в 1909 году.
Председатель. – Что-нибудь изменилось с вступлением Сухомлинова?
Поливанов. – Порядок должен быть такой. Каждогодно со сметой военного министерства представляется план отпуска чрезвычайных кредитов на снабжение армии. Но так как жизнь идет независимо от плана, то для того, чтобы план отвечал действительности, в него должны были быть вносимы поправки согласно существующей политической обстановке. Я отвечаю по этому плану до оставления мною должности помощника военного министра, т.-е. до апреля 1912 г., и могу сказать, что этот план действительно был отражением в пределах моей деятельности (а ген. Сухомлинов предоставлял мне руководить им) всех политических явлений. Например, вспыхнуло опасение, что война с Японией близка, – тотчас же мы вносим в этот план соответственные поправки, т.-е. вносим укрепление Владивостока, которое в плане первоначально не значилось, ибо он заключал в себе только материальное снабжение, и о крепостях там речи не было. Затем возникают опасения относительно осложнений с Турцией, – тотчас же в военном министерстве составляют соображения о тех поправках, которые нужно внести на случай войны с Турцией. Эти мероприятия обсуждались в кабинете Столыпина и затем вносились в виде поправки в тот же план. Затем, если возникала какая-нибудь новая организация, создание новой части войск, то, очевидно, это требовало снабжения и должно было найти себе место в плане. В 1910 году ген. Сухомлинов проектировал реорганизацию армии. Я доложил, что план 1908 года предусматривал лечение тех недостатков, которые мы выяснили во время японской войны, и некоторые меры на случай возобновления войны с Японией. Реорганизация армии проектирована была Сухомлиновым в 1910 году на следующих началах. В мирное время ни одного человека больше против того, что было. Значит, бюджет на людской материал тот же самый и контингент новобранцев тот же самый, но, вместе с тем, эта людская масса совершенно иначе переформировывалась, в том смысле, что упразднялись крепостные войска, упразднялись резервные войска, и все это обращалось в полевые войска, и затем увеличивалось число технических войск (техническими войсками я называю железнодорожные, инженерные, авиационные и артиллерийские части). Этот последний случай, потребовавший новых расходов, тотчас же нашел себе отражение и в плане снабжения. Этим я доказываю, что все явления того времени должны были находить себе место в плане. Моя последняя в Государственной Думе речь, которую я держал в качестве помощника военного министра, была 13 апреля 1912 года, в тот день, когда проходили такие важные законопроекты, всегда обращавшие на себя внимание, – как законопроект о контингенте новобранцев и законопроект о плане снабжения. Так как заседание должно было быть закрытым, то Государственная Дума в таком случае всегда приурочивала ряд вопросов по военному министерству. Я в этот день особенно убеждал ген. Сухомлинова поехать туда и присутствовать при моих объяснениях. В это время наши отношения уже были очень натянуты, и он передал мне по телефону, что не поедет, так как, по его сведениям, в Государственной Думе устроена против него засада, и ему сделают враждебную демонстрацию. В моей речи, отвечая Государственной Думе на вопрос, что сделано и что предстоит сделать, я указал на ту чрезвычайную трудность, с которой расходовались кредиты на снабжение армии. Эта трудность происходила оттого, что наши заводы, как частные, так и военные, особенно частные, получая, согласно плану, каждогодно большие заказы, очень медленно приспосабливались к той деятельности, которая от них требовалась, особенно в условиях нашей промышленной политики, когда мы даже станки и машины для изготовления различных предметов должны по возможности получать в России. Если бы мы, как говорят заводы, сразу увеличили количество машин, выписав их из-за границы, может быть деятельность заводов оказалась бы продуктивнее, но политика требовала по возможности обходиться предметами российского производства. В последней речи моей в Государственной Думе я мог доложить, что дело, начатое с таким трудом, вообще трогается. Позвольте мне сказать, что я понимаю под неизрасходованными кредитами. В ежегодном плане было показано, что на такое-то мероприятие – столько-то, на такое-то – столько-то, скажем, 70 миллионов в год. Законодательные учреждения кредитовали эту сумму, и подлежащий отдел военного министерства должен был входить в соглашения с заводами, делать заказы, заключать контракты. Так как все это запаздывало, то ежегодно накапливались некоторые остатки, которые можно было израсходовать только в законодательном порядке, и неизрасходованные кредиты лежали и обременяли собою государственное казначейство. В 1912 году я мог сказать, что количество этих кредитов начало заметно уменьшаться, но при этом особенно подчеркнул медленность изготовления снарядов для фронта. На том моя деятельность, как помощника военного министра, кончилась. Теперь, что же делалось в ведомстве с момента моего ухода и до объявления войны? Если вам угодно, я об этом расскажу?