Падение Иерусалима
Шрифт:
Прежде чем перейти к самим торгам, я хотел бы заметить, что чем большую щедрость вы проявите, тем более удовлетворён будет наш славный полководец цезарь Тит, тем лучше будет для наших бедных покалеченных солдат, тем лучше будет для самих девушек, которые, я уверен, сумеют вознаградить того, кто высоко оценит их достоинства, тем лучше будет для меня, вашего скромного друга и слуги, ибо, скажу вам по секрету, я получаю не постоянное жалованье, а комиссионные.
Итак, господа, приступаем к делу. Миллион сестерциев для начала? Не смейтесь, я ожидаю куда большей суммы. Что? Пятьдесят тысяч. Вы шутите, мой друг? Но ведь жёлудь вырастает в высокий дуб, и говорят, что исток Тибра можно заткнуть шляпой; начну с пятидесяти тысяч. Пятьдесят тысяч — сто тысяч. Набавляйте, господа, а то мы не поспеем домой к ужину. Двести тысяч, триста, четыреста, пятьсот, шестьсот, семьсот, восемьсот — так-то оно лучше. Почему вы остановились? — спросил он у мужчины с грубым, словно вырубленным топором лицом, который перелез через верёвочное ограждение.
Мужчина со вздохом покачал головой:
— Такая цена уже не для меня, уступаю место более богатым людям.
Его соперники, очевидно, разделяли это мнение, ибо они тоже перестали набавлять цену.
— Уж не уснули ли вы, друг Сатурий, — спросил аукционист, — или вам больше нечего сказать? Набавляйте сотнями тысяч, господа, только сотнями тысяч, если я не сделаю особой оговорки. Благодарю вас, девятьсот тысяч. — И с довольно равнодушным видом он оглянулся, ожидая, видимо, что эта цена окажется последней.
Шагнув вперёд, александрийский купец поднял палец.
— Клянусь богами, миллион!
Сатурий возмущённо уставился на него. Этот человек смеет соперничать с Домицианом, третьим человеком во всей Римской империи, сыном Цезаря, братом Цезаря, который и сам, того и гляди, станет цезарем? И всё же он предложил миллион сто тысяч.
Деметрий вновь поднял палец.
— Миллион двести тысяч! — со сдержанным возбуждением в голосе воскликнул аукционист; все присутствующие ахнули от изумления, никто даже не слышал о таких баснословных ценах.
— Миллион триста тысяч, — отозвался Сатурий.
Опять поднялся палец Деметрия.
— Миллион четыреста тысяч. Последнее предложение — миллион четыреста тысяч. Что скажете, достойный Сатурий? Продолжайте, я должен продать этот лот, хотя и рискую навлечь на себя немилость человека, которого я не могу упомянуть. Не скупитесь же, друг, в вашем распоряжении огромная мошна, вся Римская империя. Итак? Благодарю вас, миллион пятьсот тысяч. Теперь вы, друг... Что? Вы исчерпали свои возможности? — Он показал на александрийского купца, который со стоном отвернулся и закрыл лицо руками.
— Продаётся, продаётся... — провозгласил аукционист. — Я бы не сказал, что это так уж много за девушку, столь же прекрасную, сколь и прославленную, но всё же я вряд ли могу ожидать... — И он обвёл унылым взглядом всех присутствующих.
И вдруг старая женщина с корзиной подняла голову и спокойным деловым голосом с чуть заметным иностранным выговором произнесла:
— Два миллиона.
Ответом ей был общий смех.
— Могу ли я вас спросить, уважаемая госпожа, — с сомнением взирая на неё, проговорил аукционист, — вы хорошо понимаете, что речь идёт о двух миллионах сестерциев, а не каких-либо других монет.
— Да, я готова заплатить два миллиона, — повторил деловой голос с иностранным выговором.
— Ну, ну, — сказал аукционист, — я не имею оснований отвергнуть это предложение. Друг Сатурий, предложено два миллиона.
— Я не могу больше набавлять, — в ярости ответил Сатурий. — Неужели все владыки мира хотят заполучить эту девушку? Я уже превысил свои полномочия на пятьсот тысяч. И не могу продолжать.
— Не огорчайтесь, Сатурий, — подбодрил его аукционист. — Называть цену — одно, платить — другое. Последнее, внушающее полное доверие предложение — миллион пятьсот тысяч. Если эта щедрая неизвестная госпожа не располагает наличными, на этом предложении я и остановлюсь. Ты поняла, госпожа?
— Вполне, — ответила старуха в покрывале. — Я чужестранка и поэтому принесла все деньги с собой, поскольку, как известно, чужестранцы не могут рассчитывать на кредит.
— Вы принесли все деньги с собой? — выдохнул аукционист. — Принесли с собой два миллиона сестерциев? И где же они?
— Где? В корзинах — моей и моего слуги. Даже больше двух миллионов. Но я сделала своё предложение. Не хочет ли почтенный господин, мой соперник, набавить ещё?
— Нет, — выкрикнул Сатурий. — Она вас дурачит, аукционист; конечно же у неё нет при себе таких денег.
— Если он не хочет набавить и никакой другой почтенный господин не хочет набавить, вы должны объявить, что лот продан, — продолжала старуха. — Извините, что я тороплю вас, уважаемый продавец рабов, но я должна сегодня же ночью выехать из Рима в Центум Целле, где меня ждёт корабль, у меня нет лишнего времени.
Аукционист понял, что у него нет другого выхода, кроме как принять предложение покупательницы: таковы правила торгов, и нарушить их он не вправе.
— За лот номер семь, пленную еврейку, известную под прозвищем Жемчужина, продаваемую по особому повелению императора Тита вместе с жемчужным ожерельем и имуществом, которое принадлежало бы ей, будь она свободной женщиной, предложено два миллиона сестерциев. Кто-нибудь может предложить больше? — И он посмотрел на Сатурия, который отрицательно мотнул головой. — Нет? Продаётся... продаётся... продана! Я объявляю, что этот лот продан и будет передан покупателю по выплате всей суммы наличными. Как вас зовут, госпожа?
— Мулиер [45] .
Собравшиеся разразились громким хохотом.
— Мулиер? — повторил аукционист. — Мулиер — женщина?
— Да, ведь и я женщина, и какое имя может быть лучше того, которым зовут весь наш пол.
— Ты так закуталась в покрывало, что я должен поверить тебе на слово, — ответил аукционист. — Но пора кончать эту комедию. Если у тебя есть деньги, пошли со мной в контору — я сам лично должен заняться этим делом — и заплати требуемую сумму.
45
Женщина (лат.).
— С удовольствием, господин, но, пожалуйста, захватите со мной мою собственность. Она слишком дорого стоит, чтобы я решилась оставить её одну, без защиты, среди этих достойных, но разочарованных господ.
Мириам ввели в контору; за ней последовали аукционист, Нехушта и её слуга, сгибавшиеся под тяжестью корзин на их спинах. Дверь заперли, и с помощью своего слуги Нехушта со вздохом облегчения поставила свою корзину на стол.
— Считайте же, — сказала она аукционисту, отвязывая крышку.