Падение Рима

Дан Феликс

– Говори по-гречески, – сказал Юлий Цетегу. – Они не поймут.

Цетег протянул юноше обе руки, но Юлий отступил.

– О тебе ходят темные слухи, Цетег. Ведь не только в битвах обагрялись твои руки кровью?

– Твой лживый друг ожесточил тебя против меня?

– Король Тотила не лжет! Да он уже много месяцев и не упоминает о тебе. Я просил его об этом, потому что не мог защитить тебя от его ужасных обвинений. Скажи, правда ли, что ты изменнически убил его брата Гильдебада…

– Я пришел сюда не для того, чтобы оправдываться, а чтоб обвинить тебя. Уже целые годы длится борьба из-за Рима. Я один стою против духовенства, греков, варваров, усталый, израненный, несчастный. Я то поднимаюсь вверх, то погружаюсь глубоко вниз. Но я всегда одинок. А где же Юлий, мой сын, сын моей души, который мог бы поддержать

меня своею любовью? – то в Галии среди монахов, то в Византии или Риме, как орудие или часть короля готов, но всегда вдали от меня и моего пути.

– Я не могу идти по твоему пути, он усеян черными и красными пятнами.

– Ну, хорошо. Если ты так мудр и так чист душою, то почему же ты не постарался просветить и спасти меня? Где был Юлий, когда моя душа все более отдалялась от любви к людям, все более черствела? Постарался ли ты смягчить, согреть ее? Исполнил ли ты относительно меня свой долг, как сын, христианин и священник?

Эти слова произвели потрясающее действие на благочестивый ум и кроткую душу молодого монаха.

– Прости, – сказал он. – Я сознаю, что виноват перед тобою.

Глаза Цетега блеснули радостью.

– Хорошо. Я не требую, чтобы ты принимал участие в моей борьбе. Жди исхода, но жди его не в лагере варваров, моих врагов, а подле меня. Священнейшая обязанность твоя – быть подле меня. Ты – добрый гений моей жизни. Ты мне необходим и твоя привязанность, иначе я совершенно буду во власти тех темных сил, которые ты ненавидишь. Если существует голос, могущий пробудить во мне веру, – которая, как ты говоришь, одна дает благо, – то это только твой голос, Юлий. Итак, решай!

– Ты победил, отец, я иду с тобою! – вскричал Юлий, бросаясь на грудь префекта.

– Проклятый лицемер! – раздался вдруг громкий голос, и предводитель отряда бросился на площадку, где стояли разговаривавшие, и отбросил капюшон, скрывавший его лицо. Это был Тотила с обнаженным мечом в руке.

– Как, варвар, ты здесь! – с величайшей ненавистью вскричал Цетег и также выхватил меч. Враги бросились друг на друга, клинки зазвучали. Но Юлий бросился между них и удержал их руки. Ему удалось разделить их на мгновение. Оба стояли с мечами в руках, с угрозой глядя один на другого.

– Так ты подслушивал, король варваров! – прошипел префект. – Это вполне достойно короля и героя!

Тотила ничего не ответил ему. Он обратился к Юлию.

– Не за внешнюю твою свободу боялся я, а именно боялся попытки завладеть твоею душою. Я обещал тебе никогда не обвинять его – отсутствующего. Но теперь он здесь. Он должен все выслушать и тогда пусть оправдывается, если может. Вся душа его, каждая мысль его черна и лжива. Смотри, даже эти последние слова его, которые, казалось, вырвались из глубины его души, даже они лживы, придуманы им много лет назад. Вот, читай, Юлий: узнаешь ты этот почерк? – И он подал удивленному Юлию рукопись.

– До сих пор варвары крали только золото, – злобно сказал префект. – Позорно, бесчестно красть письма! – И он хотел вырвать рукопись. Но Тотила продолжал:

– Граф Тейя захватил эту рукопись вместе с другими в его доме. Это его дневник. Я не буду упоминать теперь о других преступлениях его, а прочту только одну выдержку.

И он прочел:

«Юлия я еще не совсем потерял. Попробую еще указать ему на его обязанность спасти мою душу. Этот мечтатель воображает, что он должен взять мою руку, чтобы привести к кресту. Но моя рука сильнее, – и я возвращу его в мир. Трудно мне будет говорить в надлежащем тоне. Надо будет почитать Кассиодора и поучиться у него».

– Цетег, – с горечью вскричал Юлий, – неужели ты писал это?

– Конечно, он будет отрицать, – ответил Тотила. – Он все будет отрицать: и фальшивые письма, которыми он погубил герцога Алариха Балта, и то, что он приготовил яд для Аталариха и Камиллы, и убийство других герцогов Балтов через Амаласвинту, и то, что он погубил Амаласвинту через Петра и Петра через императрицу, Витихиса через Велизария и Велизария через Юстиниана, и то, что убил моего брата и во время перемирия уничтожил наши корабли. Он все, все будет отрицать, потому что каждое его дыхание – ложь.

– Цетег, – умолял Юлий, – скажи «нет», и я поверю тебе.

Но префект вложил меч в ножны, гордо выпрямился, скрестил руки на груди и сказал:

– Да, я сделал все

это и еще многое другое. Силой и умом я сбрасывал все, что становилось мне поперек дороги. Потому что я иду к высочайшей цели, – я стремлюсь восстановить римское государство, сесть на трон мира. И моим наследником в этом мировом государстве должен быть ты, Юлий. Не для себя, а для Рима и для тебя сделать я все это. Почему для тебя? Потому что во всем мире я люблю только тебя одного. Да, мое сердце окаменело, я презираю всех. Только одно чувство сохранилось еще во мне, – любовь к тебе. Ты ничем не заслужил этой любви. Но твои черты, твой взгляд напоминают мне одно существо, давно уже лежащее в могиле. И это существо составляет тайную связь между мною и тобою. Узнай же теперь, в присутствии моего врага, эту священную тайну, которую ты должен был узнать только тогда, когда станешь вполне сыном мне. Было время, когда сердце молодого Цетега было также мягко и нежно, как и твое. В нем жила чистая, как звезда, святая любовь к одной девушке. Она любила меня также, как и я ее. Старинная ненависть разделяла наши семьи. Но мне удалось наконец смягчить сердце ее отца, и он уже склонен был согласиться на наш брак, потому что видел, как мы любим друг друга. Но вот явился герцог Балт, который давно уже знали ненавидел меня. Манилий безусловно доверял ему, потому что во время нашествия варваров герцог защищал его дом от грабежа. Герцог снова возбудил в старике прежнее недоверие к Цетегу и добился того, что Манилий обещал выдать свою дочь за старого друга герцога. Напрасно молила Манилия о сострадании. Мы решили бежать. В условленную минуту я перелез через стену их дачи на берегу Тибра, где она жила, и пробрался в ее комнату, – но комната была пуста. В доме же раздавались свадебные песни, звуки флейт. Я проскользнул к двери залы и увидел свою Манилию в подвенечном платье подле ее жениха. Кругом множество гостей. Манилия была страшно бледна, в глазах ее стояли слезы. Вот я вижу, что Монтан обнял ее. Тут мною овладело безумное отчаяние: с обнаженным мечом ворвался я в залу, схватил ее на руки и бросился с нею к дверям. Но их было девяносто человек, все храбрые воины. Долго я защищался, но наконец герцог Аларих Балт вырвал у меня меч. Они отняли у меня плачущую девушку, а меня, окровавленного, смертельно израненного, перебросили через стену на берег Тибра. Рыбаки нашли меня, привели в чувство и ухаживали за мною. Я выздоровел, но в ту ночь лишился сердца. Прошло много лет. Балты и Манилий узнали, что я жив, и, опасаясь моей мести, покинули Италию. Путешествуя по разным странам, я заехал в Галлию, на берега Роны. Там шла война. Франки напали на готов, разграбили и сожгли виллу. Я, гуляя, вошел в ее сад. Вдруг из дома выбежал маленький мальчик: и бросился ко мне с криком: «Помоги, господин, моя мать умирает». Я вошел в дымящийся еще дом. Всюду было пусто, – слуги все разбежались. Наконец в одной из комнат я увидел на постели бледную женщину. В груди ее торчала стрела. Я узнал умирающую. Ее мальчика звали Юлий. Муж ее умер вскоре после его рождения. Она узнала мой голос и открыла глаза. Она все еще любила меня. Я дал ей воды с вином. Она выпила, поблагодарила и, поцеловав меня в лоб, сказала: «Благодарю, дорогой мой. Будь отцом моему мальчику. Обещай мне это». И я обещал, целуя ее холодеющие руки, и закрыл ее потухшие глаза. А сдержал ли я свое слово, – решай сам.

И железный человек с силой сжал глубоко вздымающуюся грудь.

– О моя бедная мать! – со слезами вскричал Юлий.

– Теперь выбирай, – продолжал Цетег. – Выбирай между мною и твоим «незапятнаным» другом. Но знай: все, что я делал, я делал главным образом для тебя. Брось меня теперь, иди за ним, я тебя более не удерживаю. Но когда тень Манилии спросит меня о тебе, я со спокойной совестью отвечу ей: «Я был ему отцом, но он не был мне сыном».

Юлий в отчаянии закрыл лицо руками.

– Ты совсем не по-отечески мучишь его, – вскричал Тотила, обращаясь к префекту. – Видишь, он изнемогает от борьбы противоположных чувств. Пощади его. Есть средство решить вопрос иначе: окончим поединком начинающуюся войну. Вот второй король готов вызывает тебя на бой. Закончим нашу долгую ненависть коротким боем за жизнь, за Рим, за Юлия. Вынимай свой меч и защищайся.

Во второй раз враги со страшною ненавистью бросились друг на друга. И во второй раз Юлий с распростертыми руками бросился между них.