Падение Римской империи
Шрифт:
Немедленный ответ Августина в той или иной степени сводился к мысли «сами дураки». Эта кучка крикливых язычников просто не знала собственной истории! Римская империя претерпела множество катастроф задолго до рождения Христа, и при этом никто не посылал проклятий в адрес божественных сил {232} : «Где были они [боги], когда был убит консул Валерий, мужественно защищавший Капитолий, подожженный беглыми рабами?.. Где были они … когда, при усилении голода, был обвинен в домогательстве царской власти Спурий Мелий, раздававший хлеб голодавшей черни и […] по настоянию того же самого префекта и распоряжению одряхлевшего от старости диктатора Квинкция был убит?.. Где были они […] с появлением страшной моровой язвы?.. Где были они, когда римское войско, безуспешно сражаясь, терпело под Вейями в течение десяти лет постоянные и страшные поражения?.. Где были они, когда Рим взяли, разграбили, сожгли и наполнили трупами галлы?..»
Быстро
Христиане издавна была знакомы с представлением о «двух городах». Оно формировалось, имея в своей основе апокалиптическое видение Нового Иерусалима, где будут вечно обитать праведники после Страшного Суда в конце мира. В каком бы городе ни жили христиане и христианки в этом мире, их истинным домом был этот небесный Иерусалим. В упомянутых ранних книгах «О граде Божием» Августин берет это утвердившееся христианское понятие; апеллируя к нему, он весьма решителен и суров и приходит к весьма неприятным выводам. Прежде всего Рим, несмотря на все его блага и вопреки демонстрации его лояльности новой вере, ничем не отличался от других земных городов. То, что владения Рима были столь обширны, а господство его насчитывало столько лет, не было основанием путать его с небесным Иерусалимом. Чтобы придать вес своему доказательству, Августин вновь обращается к корпусу сочинений различных авторов о римской истории и достигает желаемого эффекта. В частности, доказывает он, при тщательном изучении истории Рима становится ясно, что империя не была обязана своим беспрецедентным успехом каким бы то ни было проявлениям высокой морали и, следовательно, соблюдению законов, правил и принципов. Заимствуя факты из Саллюстия, одного из авторов, составлявшего неотъемлемую часть курса обучения римлян, он заявлял, что все проявления подлинной морали в древнеримском государстве были связаны с давлением извне и вызваны войной с Карфагеном и что, когда в результате победы эта уравновешивающая сила оказалась устранена, в Риме воцарился порок. В основу всей империи легло не что иное, какжелание господства: «Эта страсть к господству терзает и губит род человеческий великими бедствиями. Побежденный этой страстью, Рим считал в то время торжеством для себя, что он победил Альбу {233} [первая победа Рима] и рассказам о своем злодействе давал имя славы».
Августин не доходит до утверждения, будто вся имперская доктрина порочна или что мир на земле — это нечто дурное. Однако он подводит читателей к пониманию следующей мысли: для христиан Pax Romana — не что иное, как возможность прийти к Богу благодаря осознанию того, что истинную верность им следует хранить Царствию Небесному: «Вышний град, где победа — истина, где достоинство — святость, где мир — блаженство, где жизнь — вечность, несравненно знатнее тебя» {234} . В этом мире граждане Небесного Града хранят верность разным политическим объединениям, так что даже среди готов, грабивших Рим, могут быть истинные друзья, тогда как среди товарищей-римлян — враги. Граждане Небесного Града обязаны каким бы то ни было земным властям лишь преходящей верностью; в лучшем мире они объединятся: «Христос Своим спасительнейшим учением воспрещает почитание ложных и лживых богов и, осуждая с божественною властью вредные и мерзкие человеческие страсти, от тлеющего и во зле лежащего мира мало-помалу возносит Свою семью и создает из нее вечный и по суду истины, а не по суетному одобрению, славнейший град».
Факт разграбления Рима, с точки зрения Августина, обнаруживает беззаконную суть всех земных городов и призывает всех граждан Небесного Иерусалима искать грядущей жизни.
Шестнадцать веков спустя легко упустить революционную природу видения Августина. Заявления о том, что Римская империя будет существовать вечно (вспомним образ Вечного города, Roma aeterna), оказались беспочвенными; представление о том, что его успех обеспечила беспрецедентная благосклонность со стороны богов, кажется нам смехотворным. Однако, читая «О граде Божием», мы должны забыть все, что знаем о прошлом. Когда Августин писал свой трактат, империя существовала несколько столетий и не имела серьезного соперника. Ведь ее пропаганда всегда утверждала — сколько люди себя помнили, что она является средством в руках богов, а ныне Бога (переход к христианству произошел на удивление мирно), желающих цивилизовать человечество. Христианские епископы с радостью внедряли представление о том, что Христос и Август не случайно
Ответ Августина на разграбление Рима поставил на всех этих удобных представлениях огромный черный крест. Империя стала всего лишь одним из многих государств, существовавших на протяжении истории человечества; она не отличалась уникальными достоинствами, ее существование также не обещало быть исключительно длительным по велению судеб.
В связи с событиями до и после разграбления Рима и ответом на его падение мы сталкиваемся с двумя контрастирующими между собой интерпретациями значения этих трех августовских дней 410 г. С одной стороны, и Иероним, и Августин каждый на свой лад красноречиво свидетельствуют о том, что мир перевернулся с ног на голову. С другой стороны, мы видим, что город разграбили по весьма прозаической причине: Алариху нужно было вознаградить своих сподвижников за верность, после того как более обширные его планы, имевшие целью процветание готов, оказались расстроены. В трактате «О граде Божием» Августин проявил слишком большую осторожность, чтобы выразить свое мнение о том, означает ли разграбление Рима, последовавшее за «римскими каникулами» готов, гибель империи. Это заставляет нас воздержаться от поспешных выводов: прежде необходимо пристальнее оценить стратегическое положение империи.
Возвращение домой
В октябре — ноябре 417 г. Рутилий Клавдий Намациан медленно возвращался назад, в Галлию. Этот уроженец Толозы (нынешней Тулузы) провел в Италии несколько лет: в 412 г. он занимал пост магистра оффиций при дворе Гонория (ту самую должность, которая дала возможность Олимпию «подкопаться» под Стилихона), а затем в течение короткого срока — пост городского префекта в Риме летом 414 г. Прибыв в Галлию, он создал эпическую поэму «De reditu suo» («О возвращении на родину» {235} ), где описал свое путешествие. Первая книга содержит 644 стихотворные строки, но рукопись обрывается уже после шестьдесят восьмой строки второй книги. В этот момент Рутилий находился только где-то близ побережья северо-западной Италии. Хотя еще одна страница — что-то около сорока строк — была обнаружена в конце 1960-х гг. (в XVI в. ее использовали, чтобы починить книжный том в монастыре в Боббио), мы по-прежнему не уверены, где именно в Галлии закончилось странствие Рутилия. Путешествие проходило по морю:
Ныне, когда и Аврелиев путь, и этрусские пашни Гетским огнем и мечом разорены, и когда Всюду леса без жилья, и на реках мостов не осталось, — Лучше неверным волнам вверить свои паруса.Система гостиниц и стойл на Аврелиевой дороге (Via Aurelia), главной дороге, проходившей по западному побережью Италии и облегчавшей движение к Риму и обратно таких путешественников, как Феофан (см. гл. II), так и не была восстановлена с того времени, как готы заняли эту область в 408–410 гг. Но Рутилий вовсе не чувствовал себя разочарованным. Поэма открывается воспоминанием об усладах жизни в Риме, вовсе не уменьшившихся после разграбления города:
Быстрый отъезд мой тебя удивит, любезный читатель: Как это можно — спешить римских лишиться услад? Всем почитающим Рим и век не покажется долгим — Всякий срок невелик для бесконечной любви. Сколь блаженны, и как блаженны, и мне ли исчислить Тех, кто судьбою рожден в этой счастливой земле, Тех, кто умножил от римских отцов благородное племя И возвеличил своей славою римскую честь!Разграбление Рима не оставило в уме Рутилия ни малейшего сомнения в предназначении империи, в ее миссии — нести цивилизацию человечеству:
Милости, равные солнца лучам, достигают пределов, Где обтекающий мир волны несет Океан. Встав из твоих же земель, в твои же опустится земли Сам всеобъемлющий Феб, мчась для тебя лишь одной… Сколь простирается ввысь животворная наша природа, Столь же доступна земля доблести, Рома, твоей. Разным народам единую ты подарила отчизну, Благо — под властью твоей им беззаконье избыть; Ты побежденным дала участие в собственном праве, То, что было — весь мир, городом стало одним.