Падение Стоуна
Шрифт:
Повернувшись ко мне, он улыбнулся.
— Я встречусь с моими людьми и попытаюсь понять, в чем дело, — сказал он. — Возможно, мне понадобится с вами связаться, поэтому если бы вы оставили свой адрес…
Я кивнул.
— И я ловлю вас на слове, мистер Корт. Я должен получить вашу информацию вне зависимости от того, смогу ли оказать вам содействие.
— Я предоставлю ее с радостью, — сказал я. — В настоящий момент мне известно только то, что Дреннан, вероятно, живет на острове Сен-Луи и что трагедия разыграется на следующей неделе в русском
— Тогда вы задали мне немало работы, — сказал он. — Дипломатам следует должным образом одеваться, а на это уходит огромное количество времени.
Мне дозволялось откланяться, поэтому я поблагодарил его, вышел из комнаты и направился домой.
Я продвинулся вперед — или так считал. То есть я связался с двумя могущественными людьми в русском и французском лагере и начал переговоры. Следующим шагом будет выяснить их цену, если они действительно готовы продавать. Однако я понимал, сколь мало могу предложить взамен.
А если цена будет слишком высока? Что случится тогда? Я зашел в кафе на рю дю-Фобур-Сент-Оноре и заказал омлет и бокал красного вина; я с утра не ел и был отчаянно голоден. Вполне возможно есть и думать одновременно.
Британия, конечно, будет чудовищно ослаблена; объем мировой торговли сократится; заводы закроются; корабли станут на якорь. Люди будут терять работу. Доходы правительства и его способность оплачивать Королевский флот упадут. Колонии станут уязвимы и беззащитны — Индия, Южная Африка, Дальний Восток, — и французы и русские поспешат воспользоваться преимуществом. Что мы можем сделать? Помимо того, что пойти с шапкой в руках к немцам, прося назвать их цену? Без сомнения, они для начала захотят свободы рук в Восточной Африке, а возможно, и гораздо большего. И захотят ли они вообще помочь, зажатые между Россией на востоке и Францией на западе?
И все из-за нескольких тонн металла. А теперь еще и я запутал ситуацию, привнеся историю с предполагаемым злодеянием, которое мне теперь придется спланировать. О чем я только думал? Это сильно осложнит мне жизнь. Однако волноваться об этом я буду, когда все закончится. Ждать и наблюдать, не делая ничего, если нет необходимости; таковы всегда были мои главные принципы в сборе информации. Именно это отличало меня от других, от таких, как Дреннан, который, несомненно, сперва что-нибудь бы взорвал, дабы привлечь внимание.
И тут я улыбнулся, заказал еще бокал вина и потребовал подать бумагу и конверт.
«Дорогой Дреннан, — написал я.
Я был привлечен общим другом уладить вопрос одного литературного произведения, о котором вам, возможно, известно. Думаю, нам нужно обсудить его, и поскорее. Нейтральное место встречи, полагаю, устроит нас обоих. Я буду у входа в православный собор на рю Дарю в четверг в половине шестого вечера.
Ваш
Листок я вложил в конверт, потом прошелся на остров Сен-Луи и оставил его, адресованный мсье Лефевру, в баре. Он довольно скоро его получит.
Оттуда я вернулся к Элизабет; когда я прибыл, было начало десятого, но казалось, что уже три ночи — столько всего произошло за день. От усталости у меня кружилась голова, и, думаю, мои умственные способности были далеки от идеала. Мне бы следовало отправиться в постель и отдохнуть, но я помнил горестное выражение ее лица, когда она тронула меня за локоть и попросила вернуться. Ничто не помешало бы мне поехать к ней. Я даже спросил себя, что бы подумал Стоун, знай он…
Элизабет разбудила кухарку, чтобы та приготовила мне перекусить, и воздерживалась от разговора, пока я не поел. За это я был благодарен и заставлял ее ждать, пока ужинал перепелиными яйцами, небольшим паштетом и выпил бокал вина — быстро и не особо церемонясь.
— У кого ты ищешь утешения? — спросила она, когда я закончил. — У тебя есть братья, сестры, родители?
— Мой отец жив, но мы не близки. У меня есть своего рода сводный брат. Я почти все могу ему рассказать, и он мне тоже.
— Тогда тебе повезло. Какой он? Похож на тебя?
— Нет. Он трудолюбивый и серьезный и гораздо больше привязан к каминам и креслам. А ты?
— Никого. В настоящий момент только ты.
— Мне очень жаль.
— Чего?
— Что я лучшее, что у тебя есть. Послушай, у меня нет хороших новостей.
Она овладела собой: лицо застыло, чуть бледна.
— Симон мертв, — сказал я. — Не важно, как это случилось. Но дневников у него не было. Он их продал. Он практически мне это сказал.
— Кому?
— Человеку по имени Арнсли Дреннан. Иначе известному как Жюль Лефевр. Ты познакомилась с ним тогда же, когда со мной в Нанси.
Она едва заметно кивнула.
— Намного более опасный тип. Гораздо умнее и в деньгах не заинтересован. Беда в том, что я не знаю, где он. Я уже предпринял кое-какие шаги, и, возможно, они дадут результат. Но в следующие несколько дней — по меньшей мере — не берусь сказать, что случится. Очень сомневаюсь, что он в этом деле ради денег. Это не закончится просто тем, что ты отдашь сколько-то банкнот.
Приложив руки к щекам, она закрыла глаза. И я почувствовал себя премерзко, виноватым, что ее разочаровал.
— Понимаю. Что ему может быть нужно?
— Я. Это главная моя забота. В твоих дневниках он может увидеть средство добраться до меня. Они разрушат твою репутацию, но заодно разоблачат меня и уничтожат все, что я здесь делал. Еще это поставит в крайне неловкое положение британское правительство, к тому же в период, когда Британия никак не может себе этого позволить. Французы, без сомнения, знают, что здесь есть шпионы. Но сейчас крайне неловко будет, если об этом протрубят все газеты.