Падение Света
Шрифт:
Умей бог предложить простой мир, не пали бы к его стопам все смертные души? Здания разрушались бы, поля зарастали, бесправие процветало среди блаженного равнодушия. Она-то видела в храмах и монументах символы неверия. Камни сулят постоянство, но даже камни крошатся. Нет ничего простого в течении жизней, в прохождении целых веков. Но при всех ее убеждениях, поклонении сложной изысканности, нечто в глубине сердца плачет по детской непосредственности.
Однако святые места трясов лишились жизни. Стали могильниками убитого бога. Вера народа огрубела, словно кулаки, долго
Они должны встать на чью-то сторону, сказал Реш. Но, кажется, его позиция ошибочна. Они окажутся не на чьей-то стороне, а в самой гуще.
Этот ведун, рискующий жизнью ради друга, стал последним солдатом в распоряжении Скеленала и Шекканто — хотя «солдат» неподходящее слово. И мужчины и женщины здесь обучены боевым навыкам. Но из вождей остался он один. Скорбящий, поглощенный сомнениями.
Оценить, сколько утекло времени, было трудно, хотя она уже устала стоять, состояние долгой тревоги било по нервам. Кончик меча уже отдыхал на деревянном полу.
— Бездна подлая!
Рев Реша заставил ее вздрогнуть и отскочить на шаг. Ведун же бросился на тело Кепло Дрима, словно стараясь не дать бесчувственному другу встать.
В испуге и смущении она подскочила к ним, выронив клинок.
Кепло Дрим не сопротивлялся Решу — он вообще не сопротивлялся — и все же фигура его на глазах расплывалась, как бы готовая исчезнуть. Ведун схватил правую руку ассасина, пригнулся к груди. — Берите другую руку! — рявкнул он. — Не дайте ему уйти!
«Уйти!» Она озадаченно встала слева от кровати, взявшись за левую руку Кепло. Увидела, что из культи течет кровь, уже намочившая тяжелый узел бинтов. И тут, к ее ужасу, из ткани прорезались когти. — Ведун? Что творится?!
— Смешение кровей, — резко прошипел Реш. — Старик в нем все еще дразнит дитя — тащит за собой. Не потеря. Не убийство. Они будут жить вместе — я слышу этот смех.
— Ведун, что ты выпустил на свободу своей магией?
Когти разрезали бинты, раздвигаясь и продолжая отрастать. На покрытом потом плече Финарра увидела возникновение пестрого рисунка, какой-то карты тусклых пятен, золотых и желтых. Казалось, плоть плавится под ее рукой.
— Не моих рук дело, — почти прорычал Реш. — Не могу войти. Даже пробудив все волшебство, не могу войти!
Кепло утробно заурчал, скаля зубы, хотя глаза остались сомкнутыми.
— Он не должен перетечь.
— Перетечь? Значит, это были именно Жекки…
— Нет! Жекки — что детишки перед этим… этой штукой. Она стара, капитан — о боги, как стара! Ах, Рувера…
Пятна тускнели. Она увидела: когти становятся пальцами — да, рука отросла заново, скользкая от крови и оторванных кусочков прижженной плоти. Раны на бедрах стали едва заметными рубцами, признаки заражения исчезли.
— Отступает, — бессильно пропыхтел Реш. Глянул на нее, глаза были широко раскрыты, полны страха. — Поймите, капитан, всё было не моих рук делом. Теперь они просто затаились.
— Они?
— Я говорю о выходце, призванном моей женой. Один становится многими.
— И Кепло Дрим с ними связан?
— Да.
— Как? Это болезнь? Зараза?
— Думаю… нет. Скорее, — он потряс головой. — Не уверен… Это… это бегство.
— От чего? — Она отпрянула, отпустила руку Кепло и вгляделась в ведуна. — От самой смерти? Он почти умирал…
— Уже нет. Но не могу сказать большего, капитан.
— А когда он очнется? Ваш друг — он будет прежним?
— Нет.
Страх не желал покидать его глаз. Ей вдруг подумалось о звере в клетке.
— Останьтесь со мной. Пока он не очнется.
Она выпрямилась и оглядела пол в поисках выроненного меча. Заметила его, подошла и присела, сомкнул пальцы на сырой, холодной рукояти.
Кто-то застучал в дверь, заставив обоих вздрогнуть.
— Пошли прочь! — заревел Реш.
* * *
Линия холмов переходила в узкие, лишенные всякой растительности гребни. Почва стала каменистой, цвета ржавчины, осыпи виднелись по всей равнине, из них торчали зубья утесов, блестя в тревожном тусклом свете подобно драгоценным каменьям.
Кагемендра Тулас встал лицом на восток, оглядывая равнины. Вдалеке виднелась полоса черной травы. Внизу илистые осыпи казались открытыми, цедящими кровь на серую глину ранами. Он разбил лагерь у последней череды холмов, защищаясь от кусачего северо-восточного ветра. Сложил укрытие из дерева посреди груды тяжелых расколотых валунов, поблизости от огромного «гнезда» из принесенных случайным наводнением сучьем и поваленных стволов. На костерке готовилась еда, он медленно питал пламя, щадя столь удачно доставшиеся запасы топлива. В дюжине шагов виднелась расселина, в тупике которой он оставил стреноженного коня.
На полпути из Нерет Сорра сюда прилив решимости и воли исчерпался. Лучший муж продолжал бы движение, презрев свои горькие неудачи. Ему хотя бы надо доехать до зимнего форта Хранителей или дальше, к трясам, обитателям монастыря Йедан. От тех краев недалеко до самого Харкенаса. Совсем недалеко. Каждый шаг рождает инерцию направления, это знает даже мул.
Героические странствия в песнях поэтов никогда не прерываются ввиду слабости героев. Пейзажи душ столь славных мужчин и женщин остаются для слушателей странными и чуждыми, в соответствии с замыслом поэта, ведь поэты вовсе не стремятся к невинной простоте.
Простому смертному никогда не выстоять против героя. Возможно, в этом тайный урок сказаний. Но Кагемендра давно отрекся от романтики героизма, Неужели жизнь можно прожить, став силуэтом на горизонте, далекой фигурой на голом холме — каждая битва выиграна, каждая война стоила потерь? Такая сцена не предполагает приближения. Подробности опущены ради общего впечатления.
Некогда он верил, что в сказания может вплестись его собственная жизнь, его подвиги на бранном поле. Некогда он жаждал внимания поэтов — в те дни, когда песни не намекали о горькой подоплеке, когда мир еще не пресытился собой.