Падение титана, или Октябрьский конь

Маккалоу Колин

— Во-первых, Марцеллу-младшему достались поместья его брата Марка и его двоюродного брата Гая-старшего. Он купил их на аукционе. Когда ты составлял списки отторгаемых от владельцев поместий, дядя, ты не внес туда поместья Марцелла-младшего, поэтому мой отчим и я посчитали, что как жених он приемлем. Таким образом, его состояние — это первый мой довод. Во-вторых, Клавдии Марцеллы — это известный плебейский род с консулами во многих поколениях и крепкими связями с патрициями Корнелиями ветви Лентулов. Дети Октавии от Марцелла-младшего будут иметь большое общественное и политическое влияние. В-третьих,

я не считаю, что поведение этого человека или его брата, консула Марка, было нечестным или неэтичным, хотя признаю, что Марк был твоим ярым противником. Но он и Марцелл-младший встали на сторону республиканцев лишь потому, что считали их точку зрения правильной, а ты, дядя Гай, в отличие от всех других, никогда не наказываешь за это. Если бы женихом был Гай Марцелл-старший, я бы его отверг, ибо он ввел в обман и Помпея Магна, и сенат — поступок, который ты, я и все порядочные люди сочли отвратительным. В-четвертых, я внимательно наблюдал за Октавией, когда они встретились, а потом поговорил с ней. Хотя тебе он может не нравиться, дядя, Октавии он очень понравился. Он не безобразен, начитан, обходителен, добродушен и безумно в нее влюблен. В-пятых, его будущее положение в Риме напрямую зависит от твоего расположения. И наконец, в-шестых, он будет отличным мужем. Я сомневаюсь, что Октавия когда-нибудь сможет упрекнуть его в неверности или в плохом обращении, что мне, например, не пришлось бы по вкусу.

Октавий расправил свои узкие плечи.

— Таковы мои доводы в пользу того, что он будет подходящим мужем для моей сестры.

Цезарь расхохотался.

— Очень хорошо, молодой человек! Даже Цезарь не мог бы быть более объективным. Я понимаю так, что на очередном созыве сената мне надо будет замолвить словечко за Гая Клавдия Марцелла-младшего, достаточно хитрого, чтобы в сложный момент притвориться больным, достаточно практичного, чтобы скупить имущество своих родичей, и достаточно предприимчивого, чтобы укрепить свое положение при диктаторе Цезаре политическим браком. — Он выпрямился на ложе. — Скажи мне, Октавий, если бы ситуация изменилась и появился бы более выгодный жених для сестры, ты разорвал бы эту помолвку?

— Разумеется, Цезарь. Я очень люблю свою сестру, но нам весьма трудно заставить наших женщин понять, что они всегда должны помогать нашей карьере и нашим семьям, выходя замуж за тех, кого мы им укажем. Октавия ни в чем не нуждается, от самых дорогих одежд до образования, достойного Цицерона. Она знает, что цена ее комфорта и привилегий — покорность.

Хрипы стихали. Октавий вышел из тяжелого испытания относительно невредимым.

— Какие сейчас ходят слухи? — спросил Цезарь Филиппа, который обмяк и вздохнул с облегчением.

— Я слышал, что Цицерон сейчас на своей вилле в Тускуле, пишет новый шедевр, — напряженно ответил Филипп.

Не получается спокойной трапезы. Надо бы срочно принять лазерпиций.

— Ты сказал это с некоторым неодобрением. Тема шедевра?

— Надгробное слово Катону.

— О, понимаю. Из этого я заключаю, что он все еще отказывается войти в сенат?

— Да, хотя Аттик регулярно взывает к его здравому смыслу.

— Бесполезно! — раздраженно воскликнул Цезарь. — Что еще?

— Бедный Варрон вне себя. Антоний, будучи твоим заместителем, использовал

свою власть и лишил Варрона некоторых наиболее приличных поместий, записав их на свое имя. И получает с них доходы, сделавшись частным лицом. Деньги эти ему очень кстати. Ростовщики требуют возвратить им заем, который он брал для покупки дворца Помпея на Каринах. Этот памятник дурновкусию очень дорого ему встал.

— Благодарю тебя за эти сведения. Я отнесусь к ним со вниманием, — мрачно сказал Цезарь.

— И еще одно, Цезарь, о чем ты должен знать, хотя, боюсь, это станет для тебя ударом.

— Наноси свой удар, Филипп.

— Твой секретарь, Гай Фаберий.

— Я уже понял, что с ним что-то не так. Ну же?

— Он торгует римским гражданством.

«О Фаберий, Фаберий! После всех этих лет! Кажется, никто, кроме самого Цезаря, не может набраться терпения и подождать своей доли в трофеях. Триумфы свои я начну отмечать совсем скоро, через месяц-другой. А доля Фаберия дала бы ему возможность получить статус всадника. Теперь же он не получит вообще ничего».

— И много он берет?

— Достаточно, чтобы купить хоромы на Авентине.

— Он говорил о доме.

— Я бы не назвал особняк Афрания просто домом.

— Я тоже.

Цезарь резко повернулся на ложе, подождал, когда слуга обует его и застегнет пряжки.

— Октавий, проводи меня, — приказал он. — Кальпурния может остаться еще ненадолго и поболтать. Я пошлю за ней паланкин. Благодарю тебя, Филипп, за угощение и за информацию. Ты меня просветил.

Страшный гость ушел. Филипп сунул ноги в шлепанцы и прошел в гостиную своей жены. Там Кальпурния и Октавия с тщанием перебирали груды новой одежды. Атия просто наблюдала за ними.

— Он успокоился? — подходя к двери, прошептала она.

— Октавий ответил на все вопросы, и его настроение улучшилось. Твой сын — замечательный парень, моя дорогая.

— О, какое облегчение! Октавия действительно хочет этого брака.

— Я думаю, Цезарь сделает Октавия своим наследником.

Ее лицо исказилось от ужаса.

— Ecastor! Нет!

Поскольку просторный дом Филиппа находился на той стороне Палатина, где и Большой цирк, фасад его больше смотрел на запад, а не на север. Цезарь и юноша, оба в тогах, прошли к Верхнему Форуму и обогнули угол торгового центра, чтобы спуститься по склону Священного холма к Общественному дому. Цезарь остановился.

— Скажи, пожалуйста, Трогу, чтобы он послал паланкин за Кальпурнией, — попросил он Октавия. — Я хочу оглядеть мои постройки.

Октавий почти сразу вернулся, и они возобновили прогулку. Уже смеркалось. Солнце садилось, золотя арочные этажи табулария и слегка изменяя цвета возвышающихся над ним храмов. Храм Юпитера Наилучшего Величайшего доминировал, а Юнона Монета расположилась на более низкой площадке. Почти каждый дюйм пространства вокруг них занимали святилища, воздвигнутые в честь каких-нибудь богов или их ипостасей. Старые храмы были маленькими, однообразными, а самые новые сияли богатыми красками, сверкали позолотой. Только так называемое священное убежище, небольшой распадок между двумя уступами, было свободным. Там росли сосны, тополя и несколько африканских папоротниковых деревьев.