Падение великого фетишизма. Вера и наука

Богданов Александр Александрович

Но и в этом не было разницы между обычаем и техническим правилом. Уклонение от сложившихся технических приемов было такой же страшной и непонятной вещью, в той же мере представлялось грозной опасностью для группы, как и нарушение обычных отношений между людьми. Беспредельный консерватизм первобытной психики не допускал даже возможности вопроса о том, действительно ли данное техническое новшество вредно для группы, или оно может быть, напротив, полезно и прогрессивно. Самозащита против всякого новатора в технике была столь же отчаянно-беспощадна, и выражалась в его уничтожении.

Техника сама закреплялась в форме «обычая», а обычай был «технической формой» взаимодействия людей в их трудовой жизни. Но потом все это изменилось.

XVI

Когда живое единство коллективно-трудовой системы было разрушено, когда обособление «власти» от «подчинения»,

затем специализация, а за нею обмен и частная собственность шаг за шагом обособили человека от его группы и создали индивидуальное «я», как отдельный центр интересов и стремлений — тогда началось царство норм уже в ином, в новом и своеобразном значении этого слова. Обычай и возникшие из него затем производные формы — приличия, право, нравственность — утратили мало-помалу одну из своих составных частей — идею коллективной цели, — и тем самым утратили также свой прежний характер технических правил. Они стали «императивами», т. е. повелениями, — но не простыми, конкретными и частными повелениями, с какими один человек может обращаться к другому, — а отвлеченными и общими повелениями, не мотивированными,но обладающими принудительной силой. Таковы еще эти нормы для большинства людей и в наше время.

Самое превращение норм было исторически неизбежно. С одной стороны, жизненная необходимость их не только не исчезла, но увеличилась во много раз; с другой стороны, новые общественные отношения сделали невозможной их прежнюю форму, вытекавшую из первобытного коллективизма. Рассмотрим оба эти момента несколько ближе.

Началом обособления личности среди родовой группы было выделение организаторскойфункции. Тут впервые нарушается первобытное, безличное равенство людей в трудовой системе, руководитель производства — патриарх — противопоставляется прочим членам общины, как единственный носитель ее трудового опыта во всей его полноте, как живое воплощение родовых традиций, как человек, устами которого говорит коллективный интерес, указаниями которого выражается коллективное благо. Ему надо повиноваться, это необходимо для группы как целого, и обязательно для каждого из ее членов. И вот, именно здесь возникает зародыш того жизненного противоречия, которое затем одевает мир норм таинственным покровом фетишизма.

Если человек, преследуя ту или иную им самим поставленную частную цель, совершает определенные действия, то он знает, — что, и зачем делает; его опыт в этом случае легко укладывается в схему «технического правила» и для фетишизма нет места. Если человек, следуя той или иной укоренившейся родовой традиции, которая непосредственно им самим органически усвоена в виде «обычая», выполняет определенные поступки, то и тогда он знает, что и почему делает: «обычай» выступает дли него как техническое правило коллективно-родовой жизни, и для фетишизма еще нет почвы. — Но если тот же человек осуществляет распоряжение организатора — патриарха, вождя, жреца, — то далеко уже не всегда ему известно и понятно, что он делает и зачем. Психика организатора не такова, как психика исполнителя: первая и шире, и сложнее, вообще — богаче; а потому степень взаимного понимания организатора и исполнителей практически оказывается весьма неодинакова. Организатор должен, конечно, понимать каждого исполнителя в пределах своей работы, и это ему нетрудно: он опирается на большийопыт. Но исполнитель в несравненно менее благоприятном положении: за ним стоит опыт меньший и более узкий, — организатор для него в этом смысле — существо высшее, соображения и планы которого он далеко не всегда может понять или угадать; а повиноваться все равно надо, независимо от того, ясны или неясны цели организатора.

Различие между психикой организаторской и исполнительской, вначале весьма неглубокое и почти только, «количественное», затем развивается все сильнее и глубже, становясь коренным, «качественным» различием. И так как на нем оказывается построена вся организация производства, то к нему должно мало-помалу приспособиться и мировоззрение людей, им должна проникнуться их идеология. Складывается дуалистическая система, с ее по всей линии проходящим раздвоением опыта, с ее постоянными антитезами качественно-высшего и низшего, таинственного и обыденного, «духовного» и «телесного», «божественного» и «мирского» и т. д., и т. д. Одна и та же основная противоположность двух моментов социально-трудовой деятельности людей, противоположность активно-организаторской и пассивно-исполнительской функции, находит себе новые и новые, все более разнообразные идеологические отражения.

Здесь

я вынужден несколько остановиться, потому что изложенный взгляд на происхождение дуализма, и специально «анимизма», проводимый мной больше десяти лет в целом ряде работ, и признаваемый теперь даже некоторыми из довольно враждебных критиков, недавно стал оспариваться Г. В. Плехановым. Выставленные им возражения приходится разобрать.

Обосновывая свою теорию, я, между прочим, писал: «Известно, что на самых ранних ступенях общественного развития, у самых низко-стоящих племен анимизма еще нет, представление о духовном начале еще отсутствует»… [11]

11

Из психологии общества, изд. 2. стр. 137.

«Нет, это совсем не „известно“», — возражает Плеханов… «Наоборот, самые низшие из всех племен, доступных наблюдению этнологии — так назыв. низшие охотники — придерживаются анимизма…». [12] И самое утверждение мое Плеханов объясняет «свойственной» мне «смелостью».

Должен объяснить, что употребив выражение «известно», я имел в виду не отдельных лиц, которым, конечно, указанный мною факт может оставаться неизвестным, — а имеющиеся научные данные и показания специалистов-исследователей. Напр., в своих книгах «Доисторические племена» и «Начала цивилизации», сэр Джон Лёббок приводит текстуально десяткисообщений компетентных путешественников и миссионеров о племенах, лишенных всякойрелигии, всякихрелигиозных представлений, т. е. прежде всего представлений о духовной жизни. [13] Там дело идет о многих племенах бассейна Амазонки, о целом ряде полинезийских, о некоторых готтентотских и кафрских, о некоторых эскимосских, и т. д. По недостатку места, я приведу только два-три характерных указания.

12

«Соврем. мир», 1909, сентябрь. Ст. «О религ. исканиях», стр. 188.

13

«Доистор. врем.,» Москва 1876, стр. 458–464 «Нач. цивил.», СПб. 1875, стр. 144–148.

Патер Бегерт говорит о калифорнийских индейцах: «Я старался, возможно внимательно, открыть у тех, с которыми жил, существование хотя какого-нибудь понятия о душе, о Боге и будущей жизни, но не мог найти и малейшего следа такого познания. В их языке нет слов б оги душа».

«Очевидно, — пишет Бик, — что у арафуров (один из южных островов Ару) нет никакой религии… О бессмертии души они не имеют ни малейшего понятия. На все мои расспросы об этом предмете они отвечали: „никогда ни один арафура не возвращался к нам после смерти; поэтому мы ничего не знаем о будущей жизни, и слышим о том в первый раз“».

В описании эскимосов, Росс приводит беседу со старейшиной одного из их родов, и заключает рассказ так: «Он положительно уверял, что при колдовстве не пользуется ничьим содействием, и для него невозможно было понять, что такое добрый или злой дух…»

Со своей стороны, Плеханов приводит два примера племен, не знающих обособления организаторского труда от исполнительского, и тем не менее — анимистов. Это, во-первых, некоторые эскимосские племена, живущие у Гудзонова залива. «У них, — цитирует Плеханов, — есть духи воды, духи туч, ветров и т. д.». Но «у них вовсе нет никакого начальства, т. е. никакой „авторитарности“. Правда, у них существуют свои вожди, по власть этих вождей ничтожна, да и к тому же они находятся обыкновенно под влиянием „колдунов“, т. е. лиц, состоящих в сношениях с духами» (стр. 188, passim).

Другими словами, у этих эскимосов организаторская функция успела не только выделиться, но и дифференцироваться («вожди» и «колдуны»), а Плеханов полагает, что там нет «авторитарности»…

Очевидно, под авторитарностью он понимает какие-то юридические проявления «власти», а не фактические трудовые отношения, о которых у нас идет речь.

Второй пример — веддахи, цейлонское племя, «настоящие и по-своему безупречные коммунисты», которые верят, что «каждый умерший человек становится демоном, т. е. духом, и что вследствие этого духи весьма многочисленны; веддахи приписывают им свои неудачи» (там же, стр. 188.).