Падшая женщина

Донохью Эмма

За время болезни она не лежала без дела. В конце концов Мэри сочинила отличную историю. Просто и трогательно; она на чем свет ругала себя за то, что не додумалась до этого раньше. Эти деньги — тайное наследство, полученное от матери, — вот что нужно сказать миссис Джонс. Никому о них не говори, Мэри, сказала мне мать на смертном одре. Спрячь их до худших времен. Это тебе на старость. Мэри повторила рассказ сотни раз, пока он не стал звучать так же правдоподобно, как Откровение из Евангелия.

Что-то черное свисало с ограды

возле моста. Мэри все еще не очень хорошо видела после болезни, поэтому она подошла ближе, чтобы разглядеть. Мертвая ворона, подвешенная за лапы, раскинула крылья, словно в последнем полете вниз, готовая вот-вот врезаться в землю. Она слегка раскачивалась на ветру. Мэри почувствовала темный, мускусный дух тления и поспешила домой.

Если набраться терпения и подождать, подходящая минута обязательно наступит, это Мэри знала точно. Так оно и вышло.

— Как ты себя чувствуешь, Мэри? — спросила хозяйка.

— Очень хорошо.

И это было почти правдой. У нее только слегка двоилось в глазах, и усилием воли Мэри уже могла сдержать дрожь в руках.

Мистер Джонс был в клубе; теперь он проводил там все больше и больше вечеров. Миссис Эш сидела наверху за Священным Писанием. Дэффи пошел прогуляться к реке. Даже Эби решила выйти подышать свежим воздухом.

Если не спросить сейчас, другой возможности может и не быть.

— Я хотела спросить… — начала Мэри. — Теперь, когда я поправилась…

— Да?

— Могу ли я получить свои деньги обратно?

Любящее, радостное лицо миссис Джонс тут же изменилось.

— О, Мэри… — выдохнула она.

— Теперь я готова сказать вам, откуда они взялись, — добавила Мэри и попыталась изобразить невинную улыбку. — Мне следовало…

Миссис Джонс покачала головой:

— В этом нет нужды.

— Но я хочу сказать, — возразила Мэри. — Я хочу вас успокоить. Я не говорила об этом ни одной живой душе, но вам… вам я могу довериться.

— Мэри. — Миссис Джонс кончиками пальцев зажала ей рот и замолчала сама. — Их больше нет, — наконец выговорила она почти шепотом.

Мэри замерла.

— Нет?

Миссис Джонс нервно облизнула губы.

— Я сделала то, что будет лучше всего.

Снова молчание.

— Я положила их в ящик для бедных.

Мэри прекрасно расслышала каждое слово, но почему-то она никак не могла понять, что они означают. Это было невозможно.

— Видишь ли, моя дорогая, — заторопилась миссис Джонс, — мне ясно, что ты поступила нехорошо, хотя я и не знаю, что именно ты сделала. Как бы то ни было, я уверена, что в глубине души ты совсем не плохая девочка. Теперь эти деньги пойдут на доброе дело и ты от них очистишься. Понимаешь? Они помогут нищим и сиротам.

— Сиротам? — хрипло повторила Мэри.

— Да. Несчастным созданиям, лишившимся родителей, так же как и ты.

«Так пусть они заработают себе на хлеб, как я», — лихорадочно подумала она.

— Теперь ты можешь выбросить их из головы, — заговорила миссис Джонс, не сводя глаз с ее лица. — Начать все сначала. И мы никогда об этом не вспомним. — Она потрепала Мэри по руке и облегченно вздохнула. — А сейчас я, наверное, тоже выйду немного подышать. Вечер уже совсем близко.

Она закрыла за собой дверь. Стены закружились у Мэри над головой. Некоторое время она сидела неподвижно, странностью позы напоминая незаконченную статую. Сплошная путаница и неразбериха. Смысл произошедшего все время ускользал от нее. Должно быть, ее ум еще слаб после лихорадки. Сейчас она все поймет. Сейчас…

На нее вдруг нахлынула ярость, пьянящая, как джин. Благотворительность — вот как они это называют. В школе они учили стишок, где говорилось, что надо быть признательным за благотворительные дары. Но что бы они сказали о благотворительном воровстве? Благотворительном грехе? О самонадеянности женщины, отобравшей у другой ее честно заработанное состояние и бросившей его в ящик для бедных? Разве есть у кого-то право быть Леди Милосердие за чужой счет? Отнимать плоды сотни ночей, проведенных в комнатушке над «Вороньим гнездом»?

В два прыжка Мэри добралась до лестницы. Пора вернуть свое. Она ворвалась в спальню Джонсов и направилась прямо к гардеробу. Шкатулка была заперта, но это ее не остановило. Мэри сбежала вниз; ее сердце выбивало барабанную дробь. В кухне она схватила то, что первым попалось под руку: огромный мясницкий нож, еще не отчищенный от бараньего жира. Поднимаясь обратно наверх, она заметила, что дышит открытым ртом, как волчица. Кончиком ножа Мэри ковырнула замок, так что он отлетел в сторону, и откинула крышку.

Она пересчитала монеты, а потом пересчитала их снова, не в силах поверить своим глазам. Пять фунтов, три шиллинга и шесть пенсов. Личные деньги миссис Джонс, ее сокровище! На мгновение она почти пожалела хозяйку, но вспомнила о ящике для бедных, и ее гнев вскипел с новой силой. Эта ярость была сильнее, чем лихорадка. Это был ураган, сметающий все на своем пути. Злоба на мужчин, которых ей приходилось обслуживать, на женщин, провожавших ее неодобрительными взглядами, на мать, даже на Куколку — на всех, кто осуждал ее, и цокал языком, и считал, что им «лучше знать», и тех, кто разочаровывал ее. Выбрасывал ее за дверь, или покидал ее, или и то и другое — всегда и везде. Все ее прежние беды и печали как будто собрались вместе. Но ярость быстро поглотила их. Во рту у нее было горько, ноги сводило судорогой, а руки тряслись. Эта сука получит то, что заслужила.

Для начала Мэри высыпала в карман содержимое взломанной шкатулки. Черт ее забери, если она отправится в Лондон без денег и без возможности начать новую жизнь! Потом она сбегала в свою спальню, нарумянила рот и щеки и снова бросилась вниз. Она совсем не чувствовала усталости. Все тем же ножом Мэри открыла буфет — сейчас ее силы хватило бы и на десятерых, — вытащила пробку из бутылки самого лучшего, самого сладкого вина и припала к горлышку. Вино было таким крепким, что она закашлялась, но все равно допила до конца. Вторую бутылку Мэри прихватила с собой в магазин.