Падшие в небеса. 1937
Шрифт:
– Какой еще друг? – насторожился Павел Сергеевич.
Но медсестра уже хлопнула дверью. Клюфт напряженно ждал.
«Может это богослов? Вернулся? Может это он! Нет, она не могла его видеть? Он приходит лишь ко мне. Стоп! А как же Павел? Он ведь видел! А видел ли он богослова? Может это совпадение! Может это ошибка! Господи! Помоги мне!» – Павел Сергеевич зажмурил глаза. Ему так захотелось плакать. Он почувствовал себя совсем старым немощным и одиноким.
Хлопнула дверь. Несколько секунд тишины. Клюфт открыл глаза. Это было то, что он никак не ожила увидеть.
Клюфт замер. Он не мог произнести ни слова. Видеть этого человека ему было противно. Павел Сергеевич хотел закричать и прогнать ненавистного посетителя, но не смог. К горлу подкатил комок.
Маленький меж тем прошел к кровати. Деловито достал из пакета апельсины, кефир и коробку сока и положил все это на тумбочку. Пододвинул стул поближе к кровати и сел. Достав из кармана платок, протер им свои большие очки. Кивнув головой, грустно ухмыльнулся и сказал:
– Вот пришел Клюфт поведать тебя. Не знаю, что меня сюда вот привело? Право не знаю. Выгонишь? Выгонишь! По лицу вижу. Выгонишь, ну и правильно сделаешь. Мне в принципе все равно. Вернее, я это и жду. Но это не важно. Мне было важно вон, в лицо тебе посмотреть. В глаза твои.
Клюфт закрыл глаза и отвернул голову. Тихо ответил:
– Ну что, посмотрел?
– Посмотрел.
– И, что дальше? Доволен?
– Доволен. То, что надо увидел. И теперь спокоен.
Клюфт повернул голову и внимательно взглянул на Маленького.
– И, что же ты увидел? – Павел Сергеевич недоверчиво покосился на руки Маленького.
В них он теребил носовой платок. Клюфт понял, что Андрон волнуется. Он с хрипотцой в голосе ответил:
– Глаза твои, я увидел. В них нет злобы. Ты простил меня. Хоть и не хочешь это показать. А мне это в принципе и не надо. Я увидел. И мне спокойно.
– Значит, ты пришел просить прошения? Так выходит? Значит, ты каешься?
– Нет. Я не каюсь. Мне просто жалко. И себя и тебя Клюфт. Нам уже много лет. И я не хочу, чтобы мы вот так в злобе умирали. А каяться, я же тебе говорил, мне не в чем.
– Нет, Маленький, ты пришел просить прощения. Просто тебе стыдно, и ты пока не можешь сознаться в этом. Признаться, даже самому себе! Что ты тогда был палачом! Палачом! Нет, не просто палачом! Палач это тот, кто убивает по приговору, но он убивает преступников! А ты, ты просто убийца! И твои коллеги убийцы! Они просто убивали! Они убивали, зная, что человек невинен! И ты отправлял на смерть невинных!
Маленький тяжело вздохнул. Он сидел на стуле рядом. Клюфт рассматривал его лицо. Что осталось от того, бравого лейтенанта похожего на Столярова из фильма Цирк?
Ровный нос стал похож на клюв орла, большие серые глаза потускнели. Почти благородные и приятные черты лица съело время. Оно безжалостно подправило черты. Морщинистая кожа пожелтела. Хотя старик и видно, что ухаживает за собой. Клюфт понял, это другой человек. Это совсем другой человек. Он изменился как внешне, так и внутренне. Хотя и не понятно, в какую сторону?
«Может, он стал еще боле жестоким? Может
Он вдруг понял. Он хочет думать об этом человеке. Ведь он непроизвольно связывает его с прошлым. С его единственной любовью! С его Верочкой! С его дочкой! Как это не странно и страшно, но этот человек, отправивший его на смерть, стал ему непроизвольно близким! Страшно!
– Ты Клюфт многое не знаешь! – едва слышно прохрипел Андрон.
– Что?
– Я говорю, ты многого не знаешь!
– А что мне знать? Я знаю, что тогда, в тридцать седьмом, в кабинете, ты бил меня. Ты издевался надо мной! Но и не это главное, ты издевался над моей женой! Ты заставил меня и ее предать друг друга! Ты исковеркал мне жизнь! Ты страшный человек Маленький!
– Ты глуп. Ты ничего не знаешь, – стоял на своем Андрон.
Павел Сергеевич отмахнулся. Хотя ему очень хотелось допытаться, что же все-таки хочет сказать ему этот человек. Этот ненавистный ему тип. Клюфт молчал и ждал. Он смотрел на Андрона и надеялся. Он не встанет и не уйдет просто так.
– Я не просто пришел. Мне хочется сказать тебе. Одну вещь. Я должен это сделать.
– Что? Что ты там бубнишь? Говори, раз пришел! – разозлился Павел.
Маленький внимательно посмотрел Клюфту в глаза. Он изучал. Взгляд, отставного энкавэдэшника, был тяжелым. Но Павел Сергеевич, выдержал. Он, не отвел глаз в сторону.
– Понимаешь Клюфт, тогда в тридцать седьмом, я тоже любил.
– Что? – не понял Павел Сергеевич.
– Я тоже любил тогда, сильно. Одну женщину.
– И что? Поэтому меня надо было тогда мучить? И издеваться? И отправить на смерть? В лагерь? Поэтому? Это была безответная любовь, которая я тебя обозлила на всю жизнь?
– Нет, ты меня не понял. Я любил Веру Щукину! Понимаешь, Клюфт, мы с тобой любили одну женщину.
– Что? – Клюфт привстал с кровати.
Он даже не хотел понимать сказанного. Ему не хотелось понимать слов этого страшного старика.
– Да, так получилось! Мы любили с тобой одну женщину. И это факт. Сейчас, я могу тебе сказать это! Прошло много лет. Ее нет. Я знаю, она умерла. Я знаю. Я наводил справки. Поэтому сейчас я могу тебе это сказать.
Клюфт закрыл глаза и замычал. Он все понял! Он не хотел этому верить, но он понял! А Вера?
«Неужели она его предала? Неужели она не понимала, что хочет этот человек? Неужели она его предала? Нет!».
Маленький покосился на Павла и грустно добавил:
– Ты зря, зря так реагируешь. Ты думаешь, Вера сломалась тогда? Нет! Она не сломалась. Она не отступила! Она была верна тебе! Она сделала тогда то, что я сказал, написала письмо, потому что она тебя любила и хотела спасти!
Павел вздрогнул. Он не ожидал. Он хотел это услышать, но не верил, что это человек ему скажет такое!