Падшие в небеса. 1937
Шрифт:
– Не дозволяй устам твоим вводить в грех плоть твою, и не говори перед Ангелом Божьим: «Это ошибка!». Для чего тебе делать, чтобы Бог прогневался на слово твое и разрушил дело рук твоих? Ибо во множестве сновидений, как и во множестве слов, много суеты, но ты бойся Бога! Если ты увидишь, в какой области притеснение бедного и нарушение суда и правды, то не удивляйся этому, потому что, над высоким наблюдает высший! А над ними еще высший!
Клюфт, вдруг ощутил тревогу. Он постарался внимательней рассмотреть лицо богослова. Оно как всегда было спокойным и излучало безмятежность.
«Господи, он не изменился за шестьдесят лет! Я превратился в старика, а он остался таким же! На вид ему не больше сорока. Стоп! Но как он может постареть, если он лишь мое воображение, лишь сон! Сны не стареют!»
Клюфт попытался улыбнуться. Ему вдруг, почему-то не захотелось расставаться с богословом.
Старик приподнялся с подушки и спросил:
– Так ты мне не сказал. Почему ты приходил ко мне тогда в тридцать седьмом? Почему? И почему ты пришел сейчас? Ты опять пришел мне помочь? Но чем ты можешь мне помочь? Ведь я все равно умру! Люди смертны. Пусть я умру не сейчас, но мне девятый десяток. Я умру через пару лет. И на это никто не может повлиять! Даже Бог! Ведь он не сделает меня бессмертным?
– Нет, конечно. Да это и не надо Богу. Человек и так бессмертен, правда, не его физическое тело, а душа. А твое тело – это прах. Лишь короткая остановка души на длинном пути. Но есть другие моменты. Жизнь человека на земле должна длиться столько, сколько этого хочет Бог! Ни раньше, ни меньше. И поэтому некоторым нужна помощь.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился Клюфт.
– Я просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Так как это угодно Богу.
– А что у меня может быть хорошего? Впереди только смерть.
– Ты эгоист. Ты вновь думаешь о себе! – ухмыльнулся богослов.
– Стоп, ты на что намекаешь? – испугался Павел Сергеевич.
– Успокойся, успокойся тебе нельзя волноваться, у тебя слабое сердце. Инфаркт в восемьдесят с лишним это не шутки.
– Да плевать я хотел, на инфаркт! Ты мне скажи, на что намекнул? Ты намекаешь на моего внука? На него? Ему что грозит опасность? Ты как тогда в тридцать седьмом пришел меня предупредить? Что я могу сделать? Что? Какая опасность? А? богослов? Ответь мне! Прошу! Ради Господа прошу! Не надо беды ему! Пусть Бог накажет меня!
– Бог не наказывает невиновных! Ты это знаешь! Просто иногда человек сам может помочь другому человеку! Вот и все! Бог призывает именно к этому! К помощи и состраданию! К покаянию и прощению! Ты можешь сострадать или прощать? А? Посмотри на себя! В тебе самом и есть ответ!
– Нет, нет богослов, я не об этом! Я не о себе! Я о единственном мне дорогом человеке! О внуке! О нем! – взмолился Клюфт.
– Я же тебе и говорю. В моих словах ты и найдешь ответ! И еще, что бы ты все-таки верил в чудо, могу дать подсказку!
– Какую подсказку?
– Вспомни те слова, за которые ты принял муки! Вспомни и найди-то, откуда они исходили!
Клюфт рванулся. Датчики, что были прикреплены у него к груди, отскочили. Медицинский аппарат, что стоял рядом кроватью надрывно запищал. Павел Сергеевич приподнялся и присел. И вновь, опять все повторилось. Пустая комната. Никого.
В это время дверь раскрылась и в палату забежала медсестра. Она испуганно бросилась к Клюфту:
– Больной! Больной! Вы лежать должны. Что такое? Пришел в себя это не значит, что нужно вскакивать с постели. Успокойтесь! Все хорошо! – девушка с заботой уложила Павла Сергеевича обратно на подушку.
Она аккуратно сняла датчики с груди Клюфта и ласково сказала:
– Ну вот! Вот и все, они нам пока не нужны. Доктор сказал, как проснетесь отключить аппарат. Вы хорошо себя чувствуете? Ничего не тревожит? Грудь не давит? – заботливо спросила медсестра.
– Нет-нет, все хорошо, Клюфт закрыл глаза.
Он немного успокоился. Дыхание стало ровным. Павел Сергеевич, тихо спросил:
– Вас как зовут-то?
– Анна! – смущаясь, ответила девушка.
– Доброе у вас лицо Аннушка, сразу видно вы человек сердечный. Хороший. Даже вы, когда мне колите в вену, мне не больно. Так раз и все! Мягкая у вас рука, – Клюфт попытался улыбнуться и посмотрел на девушку.
Она отодвинула подставку с капельницами в угол. Поправив, выбившиеся из-под белого колпака волосы, присела на стул возле кровати. Погладив Клюфта по руке, нащупала пульс и тихо сказала:
– Да полно вам. Лежите спокойно. Павел Афанасьевич. Вам нельзя волноваться. А вы вон что делает, заигрываете со мной.
– Я заигрываю?! Деточка, да мне за восемьдесят давно! Какие тут флирты?! Хотя бы годков двадцать сбросить, я бы, эх!
– Павел Афанасьевич, лежите спокойно. Еще раз говорю. Вам покой нужен. Инфаркт дело серьезное, тем боле в таком возрасте.
– Нет, Аннушка. Уже покой, как говорится, нам будет только сниться. До покоя то осталось совсем немного. Раз и там. Я стою на краю жизни. А вы еще в ее начале. И мне лучше все знать. Проверьте деточка! Лучше. Вам не понять моих мыслей, а вот я могу. Потому как я был молод и полон сил. И любил, и ненавидел. Все было. И теперь вы знаете, я словно в музее своей жизни! Словно хожу по этому зданию из комнаты в комнату, из зала в зал! А каждый зал, как кусочек моей жизни! И декорации к ней – воспоминания. А люди, которых я знал, словно манекены. Стоят такие вот немые, вроде живые, ничего не говорят. И иногда так больно, так сердце защемит, что они только вот, манекены, воспоминание! И хочется, что бы они заговорили, а поздно!
Девушка улыбнулась, встав со стула, кивнула головой и ласково сказала:
– Вы красиво говорите. Как писатель. Только вот грустно вот. Ну, порой очень грустно. Что про смерть то все время думать? А? Гоните вы эти мысли! Не надо печалиться. Печальное настроение в вашем положении, я как медработник вам говорю – противопоказано! – Анна направилась к двери.
Открыв ее, она задержалась на пороге. Улыбнувшись, весело добавила:
– Да, тут к вам друг молодости пришел. Он там ждет в коридоре. Я его сейчас позову!