Падший ангел

Горбовский Глеб Яковлевич

И все ж таки «закрытый», подконвойный, арес-

тантский образ жизни я ощутил именно тогда, в

войну. Да и что они сами по себе — годы войны —

как не подневольная, лагерная жизнь, только вот зона

пошире — от западных границ до берегов Волги и

Невы, от Балтийского моря до Черного. Туда нель-

зя, сюда нельзя, «стой, стрелять буду!». Саботаж,

пособничество.

За нарушение — пуля. Взрослые —

при оружии, воюют, пайку получают, а ты, предста-

витель мирного населения, как хочешь, так и выкру-

чивайся. Окончится война, загремят победные са-

люты, воевавшие вчера люди найдут себе место в

жизни, а для тебя подыщут спецграфу в анкете: был

ли ты или нет на территории, временно оккупиро-

ванной немцами, — самой постановкой вопроса уже

как бы обвиняя тебя в чем-то. А в чем? Крыльев-то

не имелось, чтобы подняться и перелететь куда-ни-

будь за Урал или в Ташкент — город хлебный. Не

отросли еще крылышки к тому времени — это у

детей, а у стариков — уже как бы отпали, отсохли в

тоске и немочи, а не «в борьбе и тревоге».

Одним словом, по окончании войны, то есть при

собственной советской власти, у себя дома, оказался

я, как ни странно, в заключении.

Что значит — воспитательно-трудовая, закрыто-

го типа колония для несовершеннолетних образца

1947 года? Прежде всего — сообщество людей, но —

весьма странное сообщество. Помимо активистов и

тех, кто в «законе», — всевозможные «полуцвет-

ные», «сявки», «шестерки»... то есть дилетанты в

воровском деле. Были еще «придурки-мены», нечто

вроде блаженных, затем — вовсе отверженные, «пи-

деры», изнасилованные ворьем в наказание за что-

либо самым скотским образом. До этих парий нель-

зя было даже пальцем дотрагиваться. Питались они

за особым столом, ели из своей, меченой посуды, ко-

торую держали при себе, сами ее мыли. Хлебная

пайка этих несчастных чаще всего не доходила до их

стола, ее заворачивали на воровской стол. Но уж

если она дошла, коснулась поганого места — брать

ее никто не мог под страхом

самому сделаться лиде-

ром. Иногда изголодавшийся прямо на раздаче бро-

сался на поднос с хлебом, и все, что он «помечал»,

доставалось в тот день «сукам». Били меченых толь-

ко палками или плетками, то есть — на расстоянии

вытянутой руки, без непосредственного контакта

тела о тело.

Главным занятием на воровской половине коло-

нии была игра в карты. Карты мастерили («масты-

рили») сами пацаны. Замастырить стос — такая за-

бота возникала чуть ли не каждый день, ибо само-

дельные картишки быстро изнашивались. Делались

«колотушки» из любой оберточной, обойной, даже

газетной, в несколько слоев бумаги.

Основным, можно сказать, единственным ин-

струментом в деле является нож (на пацанском язы-

ке — «пика», перо, «месар» — от немецкого «мес-

сер») — остро, до бритвенной «жалости» отточен-

ный обломок полотна лучковой пилы или рашпиля,

стамески. Ножом бумага нарезалась на определен-

ное количество заготовок, причем, если бумага ока-

зывалась слишком тонкой, число заготовок «двои-

ли» или «троили». Ножом вырезали трафаретки —

ромбики, сердечки, крестики. Затем склеивали по-

ловинки. Каждая карта была двух- или трехслой-

ной. Это придавало ей эластичность. Для склеива-

ния изготовлялся самодельный клейстер. В ход шла

хлебная пайка, которой у ворья всегда был излишек,

запас, наигранный в карты и хранившийся под мат-

расом или подушкой. Из пайки брался только мя-

киш, кем-либо тщательно разжеванный до полужид-

кого состояния. Затем месиво протирали на про-

стынке. Чаще всего совершал сию процедуру тот, кто

жевал. Четверо держали простынку в натянутом виде,

втиратель выливал на нее кашицу изо рта и начинал

тыльной стороной ладони втирание. Через опреде-

ленное время простынку переворачивали и ложкой

соскребали с ее испода готовый клейстер. Клейстер на-