Шрифт:
ПАДШИЙ КЛОУН
– Даже одна жизнь не излишняя ли плата за какую-то там независимость?!
– возмущенно бубнил чей-то голос в стареньком транзисторе.
Тыну пошевелил веточкой в пламени костра. Рой искр выстрелил в ночное небо.
– Осторожнее, - недовольно буркнула Эва и выключила приемник.
Несколько минут они сидели, слушая потрескивание костерка да голодный звон комаров над ухом. Первой не выдержала Эва, тихонько спросила:
– Антон, ты все еще сердишься на меня?
– Да нет, конечно!
– он улыбнулся, зная, что она сейчас внимательно смотрит на него, - Действительно целых два магазина...
– Вот-вот!
– торопливо заговорила девушка, - Я тоже так подумала. Тем более Янек уже старый, все было быстро и скучно. И в резинке. Я закрыла глаза и уже все.
Она говорила что-то еще, но Тыну больше не слушал. Странное ощущение, разум понимает, что она права, и сделка была отличной. Но отчего-то не проходит то чувство, которое он ощутил, увидев довольную улыбочку на сальной морде Янека. Желание вбить ему под ребро финку и провернуть. Насладиться его визгом. И почему-то никак не забыть личика Эвелинки, мокрого то ли от пота, то ли... Тыну передернулся брезгливо.
– Давай спать?
– предложил он, чтобы прекратить это.
– Конечно-конечно, - заторопилась девчонка и зашуршала ранцем.
Он глядел как она разворачивает спальник, представил как сейчас он обнимет ее, как ее губы потянуться к его губам... И содрогнулся от отвращения, представляя, что с этими губами делал жирный кабатчик.
"Небось сама хотела", - злобно подумал парень, - "любит она это дело... Только мне-то что? Чужие люди ведь. Так... прибилась какая-то. Надоест, найду другую, а она пусть к Янеку валит..."
От этих мыслей немножко полегчало. Действительно, подумаешь цаца городская! Пусть скажет спасибо, что он ее таскал за собой, кормил, на хутор пустил. Если бы не он, Тыну, была бы она с теми тремя миллионами, про которых врал мудлан по радио. Хотя, может, и не врал. Три миллиона в их стране, а сколько по миру? Опять вспомнил, как впервые увидел Эвелинку, грязную, заплаканную, в драном плащике и с плюшевым медвежонком в руках.
Тогда было страшно. Никакой информации, только озверевшие от страха люди. Слухи один страшнее другого. Падающие с неба звездочки спутников. Да тяжелые тарелки клоунов, изредка носящиеся по небу. А еще вечный запах гари. И дожди. Каждую ночь теплые дожди. Это зимой-то. И родители как назло в столице. И слухи, что инопланетяне столицу сожгли, или не инопланетяне, а сами военные. Потом беженцы убили соседей на хуторе старого Тойво. Потом какие-то оборванцы попытались ограбить его. Спасибо отцовскому карабину - отбился. А потом пришла Эвелинка. Растерзанная, молчаливая... Жалкая. Наверное,
– Антон?
– вопросительно позвала она, будто подслушала его мысли.
Хотелось уйти куда глаза глядят, чтобы не видеть ее вздернутого носа, легкомысленного хвостика из волос. Смыться бы одному в лес куда-нибудь, да страшно оставить ее одну. Мало ли кто мог тут шататься. И хотя акробатцы были совсем безопасные, клоуны их быстренько перевоспитали, но вдруг нашелся бы кто-то другой? Свободный и недобрый.
"Да ей, небось, только в удовольствие было бы", - снова кольнуло в сердце.
Тыну махнул головой, отгоняя гадкие мысли, будто надоедливого комара.
– Иду, - хмуро сказал он.
Обошел костер. Поглядел на Эвелинку. Та уже забралась в спальник - наружу торчал только нос, да плясали в здоровенных глазищах отражения костра. Она приглашающе приоткрыла спальник, мелькнули бело-молочным груди.
– Сдурела?
– не сдержав злобы, спросил он ее.
– Или Янека мало?
У нее задергались губы. Почему-то это было приятно, и он закончил:
– Спи, я буду рядом, а то мало ли...
Он демонстративно прилег рядом, поверх спальника.
– Но вчера же?
– тихо сказала Эвелинка.
– Вчера было вчера!
– отрубил он.
Повернулся к ней спиной, положил ладонь на холодный пластик карабина и постарался уснуть. Как назло сон не шел. Рядом в мешке ворочалась Эвка, кажется, даже всхлипывала, но он не реагировал. Незачем.
Утро началось привычно. Далеко на севере раздался неприятный гуд. По телу побежали холодные мурашки и заныли зубы. Небо потемнело, потом раздался свист.
– Ненавижу клоунов, - злобно выругался Тыну, глядя на черную кляксу, растекающуюся по небу.
Клубящееся темное облако неслось по небу, меняя форму. Каждое утро уже три года. Поначалу с помощью отцовского бинокля Тыну часто смотрел, как уходит в небо огромный диск корабля клоунов. Каждое утро изо дня в день. Поднимается над горизонтом и уходит куда-то... И ни один мудлан в радио не расскажет, что возят отсюда чертовы клоуны. И не один мудлан не решится у них это спросить, а то живо станет одним из трех миллионов.
Тыну, рывком поднялся с земли, поворошил угли костра. Достал из кармашка ранца, заменявшего подушку, консервную банку. Серебристый судок с циничной надписью на крышке "еда". Подарок добрых клоунов. Бесплатная еда. Доступная каждому. Даром. "Необходимый минимум", мать их. Сплюнув в костер, вынул из-за голенища короткого сапога финку и одним ударом вскрыл банку.
Что-то спросила проснувшаяся Эва, но он не слушал. Торопливо ел розовый паштет со вкусом креветок. Отъев ровно две трети, отставил банку и, глотнув пару раз из фляги, бросил, не оборачиваясь: