Пагубная любовь
Шрифт:
— Ничего вы, простите, не знаете! Подкидыш поступил в школу Зе Бататы, когда я кончал ее. Потом, уже в Рио, я получил известие о том, что дела Марии плохи. Парня взяли в армию, он дезертировал, а она так никогда никого больше и не полюбила. Одни говорят, что она поступила в монастырь послушницей, другие — что она сидит взаперти с тех самых пор, как это случилось... А прошло с тех пор, Жоан Нунес, добрых двадцать лет...
— Отец у нее с характером — вот какое дело. Он правильно поступил! — одобрительно заметил самый развратный из собеседников.
А тем временем командор Гимараэнс подошел
На площадке лестницы, которая вела в просторную квадратную комнату, именуемую «залом служителей алтаря», стоял землевладелец и трое священнослужителей почтенного возраста: каждому из них было далеко за семьдесят.
Командор отдал повод своего гнедого коня лакею и весело поднялся по лестнице, пожав руку Силвестре и поклонившись священникам.
— Ваше превосходительство не заблудились на наших тропинках? — осведомился землевладелец.
— Все дороги ведут в Рим, — отвечал командор.
И спросил про священников:
— Это ваши братья, сеньор Лопес?
— Двое — мои братья, а третий — сеньор аббат.
Гость устремил пристальный взгляд на аббата и спросил:
— А вы, сеньор аббат, давно служите в вашем приходе?
— Я появился здесь в тысяча восемьсот двадцать восьмом году; было мне тогда двадцать пять лет; сейчас мне семьдесят шесть; считайте, ваше превосходительство.
— Он прослужил здесь пятьдесят один год, — вмешался отец Бенто Лопес.
— Совершенно верно, — подтвердил священнослужитель, крестивший подкидыша по имени Белшиор, брошенного на произвол судьбы шестого января 1833 года.
Командор не мог различить в этом старике ни одной черты прежнего дородного аббата.
Собравшиеся поговорили о парагвайской войне [94] , об эмиграции жителей Миньо, о процветании португальской промышленности и сельского хозяйства. Землевладелец, поддерживая командора, превозносил благоденствие нашей страны с помощью следующего лаконичного, веского и просто бесспорного аргумента:
94
Парагвайская война. — Речь идет о войне Парагвая с Бразилией, Аргентиной и Уругваем, в которой Парагвай потерпел поражение и лишился части своей территории.
— Посмотрели бы вы, какой доход приносят мне быки!
На втором этаже поставлен был стол, а во главе стола — стул, предназначенный для гостя.
— Ваше превосходительство, пожалуйте сюда, — почтительно и учтиво сказал землевладелец, указывая на этот стул. — На этом стуле не сидел никто с тех пор, как умер наш старший брат, отец Жоан. Уже три года прошло, как он умер от столбняка.
— От апоплексического удара, — внес поправку отец Иполито.
— Ну, это все едино, — возразил Силвестре. — Он служил обедню и вдруг упал замертво на алтарь.
— Будем верить, что душа его была готова к переходу в мир иной, — печально сказал командор.
— Это был хороший священник, — сказал аббат, отрезая ножом изогнутые трубочки макарон. — Хороший был священник, бедняга! Царство ему небесное!
— И это вся ваша семья, сеньор Силвестре? — спросил гость. — Если память мне не изменяет, на ярмарке в Вила-Нова вы говорили мне, что у вас есть сыновья...
— Сыновей у меня
— Три, — возразил аббат.
— Две! — резко ответил землевладелец, бросая на него гневный взгляд.
— Ах да... две... я сегодня что-то рассеян... — поправился бестактный гость.
А командор подмечал малейшие изменения четырех лиц.
— У меня две дочери, — снова заговорил отец Марии. — Одна из них вышла замуж за богатого человека и уехала отсюда; у нее уже двое сыновей: один из них учится в Браге и скоро станет священником, а другой скоро получит докторскую степень в Коимбрском университете. А вторая дочь осталась дома. Она не захотела выйти замуж. Ей уже скоро тридцать семь. Это она хозяйничает в доме.
Гроза пронеслась мимо. Командор выглядел очень рассеянным. Он совсем мало ел и почти все время молчал. Наконец, когда закончилась мучительная выставка блюд — индюка, нашпигованного чесноком, свиного филе в винном соусе, телячьей ноги и молочного поросенка, — он попросил разрешения откланяться под тем предлогом, что ему необходимо рано утром отправиться в Вила-Нова.
Бразилец изъявил желание осмотреть некоторые достопримечательные могильные памятники в ограде церкви Пресвятой Богородицы — они описаны в некоем романе, [95] — а потому аббат вызвался проводить его.
95
...они описаны в некоем романе… — Камило Кастело Бранко намекает на свой роман «Хозяин дворца Нинаэнс».
Двое других священников хотели было пойти вместе с ними, однако бразилец деликатно, но решительно отклонил их услуги, пообещав снова прийти к ним через некоторое время.
Показав богатому гостю две убогие могилы, аббат пригласил его в свое бедное жилище.
— С большим удовольствием, сеньор аббат: я питаю искреннее расположение к вашему преподобию и желал бы снискать вашу дружбу.
— О, ваше превосходительство! Кому нужен я — бедный старик, бедный священник беднейшего из приходов!.. Здесь я прожил свою жизнь, и теперь я хотел бы, чтобы эта земля, в которой покоится уже столько людей, которых я окрестил и которых я обвенчал, дала приют и моим старым костям.
Священник был устрашающе многословен. Его красноречие походило на чуть раскрывшийся цветок, слегка политый плохим вином из Порто. Он казался человеком экспансивным.
Бразилец ломал себе голову, как бы завести разговор о споре, который был за ужином, — споре о том, две дочери у Силвестре или же три. Однако дело обошлось без подходов и околичностей. Священник сам заговорил об этом напрямик:
— Силвестре хороший человек, хороший прихожанин; пожалуй, он уж слишком погружен в заботу о своем благе, но кто в этом не грешен, если только это можно считать грехом! Впрочем, дорогой сеньор, у этого человека есть свое представление о чести, но оно не согласуется с религией милосердия и всепрощения. Ваше превосходительство заметили, как злобно он заявил, что у него только две дочери, когда я, не подумав, сказал, что их три. Я тотчас сообразил, что поступил неправильно, и согласился с ним против собственной совести; но ведь в конце концов я был у него в доме, при сем присутствовал уважаемый человек, и учтивость повелела мне умолкнуть...