Палач Рима
Шрифт:
К тому времени, когда они вернулись на корабль, уже наступил вечер, так что выходить в море было поздно. Раскос проспал почти весь день, хотя проснувшись, совсем не выглядел отдохнувшим. Он отказался сообщить братьям, какой ответ получил от Амфиарая. Единственное, что он им сказал, это то, что во сне имел с Героем беседу и теперь пытается разгадать смысл того, что тот ему поведал. Общее настроение тоже изменилось. Если утром визит к оракулу вызывал у них улыбку, то теперь даже Сабин разговаривал с Раскосом вполне серьезно. И дело не в том, что все поверили
Проведя ночь на открытой палубе под россыпью звезд, которая ближе к рассвету, как только зашла луна, сделалась еще ярче, Веспасиан проснулся на заре с ощущением прилива сил. Накануне вечером его убаюкал нежный плеск волн о борт корабля, который теперь сменился шумом прибоя о скалистый
берег. Почувствовав, как корабль покачивается под ним, он тут же сел и ему в лицо ударил свежий морской ветер.
Вскоре вокруг него ожил весь корабль. Половина команды из сорока человек взялись готовить паруса: сначала привязали их к реям, затем, скатав, прикрепили к мачтам, чтобы в нужный момент развернуть. Вторая половина готовилась поднять носовой и кормовой якорь. Раскос носился по палубе, словно охотничий пес: рявкал, лаял, скалил зубы и даже рычал, если ему казалось, что кому-то недостает усердия, — столь велико было его желание поскорее отправиться в плавание.
— Что ты на это скажешь, господин? — спросил Магн, вручая Веспасиану ломоть холодной свинины и чашу с разведенным вином. — Проклятый ветер, ну кто бы мог подумать? Нет, это действительно странное место.
— Да, вчера мы насмотрелись немало странных вещей, — согласился Веспасиан, впиваясь зубами в мясо. — А где Сабин?
— Он сейчас занят и потому выйдет к завтраку чуть позже, если ты понимаешь, о чем я, — с этими словами Магн указал на нос корабля.
Веспасиан обернулся. Брат стоял, перегнувшись через борт, и все его тело сотрясалось от приступа рвоты.
В следующее мгновение Раскос прокричал в рупор команды. Скрипнули якорные цепи, а вскоре из воды показался и сам якорь — его роль выполнял приличных размеров булыжник. Не успел он вынырнуть на поверхность, как тотчас раздался мерный ритм барабана, и рабы на нижней палубе взялись за весла. Судно плавно отвалило от берега, но затем натянулась цепь кормового якоря, и огромная квинквирема, развернувшись, встала параллельно берегу. Раскос снова прокричал команды. И снова завертелось лебедка, звякнули цепи, и с морского дна был поднят второй якорь.
Внизу, на весельной палубе, рабы по команде налегли на весла, и корабль устремился вперед. Как только якорь занял свое место на палубе, прозвучала очередная серия команд, и матросы начали поднимать реи. Как только те встали на место, шесть человек вскарабкались вверх по веревочной лестнице, по трое с каждой стороны мачты. По сигналу Раскоса они развернули паруса. Те, словно флаги, трепетали на ветру, пока их как следует не закрепили.
Вскоре паруса наполнились ветром, ритм барабана на нижней палубе участился, и Веспасиан почувствовал, как судно устремилось вперед.
— Спасибо нашей великой матери Бендис за ветер! — воскликнул Раскос, обращаясь к небесам. Матросы тем временем взялись ставить носовой парус.
— Разве не Амфиарая ты должен благодарить? — спросил капитана Веспасиан, становясь с ним рядом, когда тот занял место между двумя рулевыми веслами.
— Нет, это дар Бендис, — ответил Раскос с довольной улыбкой и прокричал в рупор очередную команду.
На передней мачте подняли рею, и как только второй парус наполнился ветром, судно, как на крыльях, полетело вперед.
— Почему ты уверен, что это не Амфиарай? — вновь поинтересовался у капитана Веспасиан, когда у Раскоса вновь возникла свободная минута.
— Потому что сон, который он мне ниспослал, был таким чудным, что я ничего в нем не понял и потому не сделал того, что он мне велел.
— Но ты ведь до сих пор веришь, что на корабль было наложено проклятие?
— Вне всякого сомнения.
— Тогда откуда же мы получили ветер?
Старый триерарх улыбнулся. Веспасиан заметил в его глазах самодовольство.
— Потому что пока вчера я общался с Героем, я на всякий случай дал моему экипажу приказ принести в жертву второго заводилу, причем велел сделать это под мачтой. Они разрезали его тело пополам и, положив половины у правого и левого борта, прошли между ними, неся паруса, чтобы очистить их и самих себя от проклятия. Македонцы проделывают то же самое с собакой, но человеческие жертвоприношения куда более действенные.
Веспасиан недоверчиво выгнул бровь. Религиозное рвение Раскоса давно перестало его удивлять.
— Что ж, похоже, что результат есть, — согласился он. — Но как насчет корабельной лихорадки?
— Нет, здесь проклятие как действовало, так и действует. Теперь ею страдают примерно четверть наших гребцов.
— Так может, нам поступить так, как советовал тебе Амфиарай в твоем сне?
Раскос печально покачал головой.
— Нет, потому что его совет кажется мне смехотворным. И в любом случае это равносильно самоубийству.
— Самоубийству?
— Да. Возможно, мне недостает веры в мощь и силу Героя, но я просто не могу заставить себя сделать то, что он мне советовал, — Раскос посмотрел на Веспасиана взглядом, полным раскаяния. — Мне приснилось, будто я взял раба за руку и вместо весла вручил ему меч.
Ветер и ритм барабана надсмотрщика продолжали подгонять судно. Между тем день шел своим чередом. Вместе с ветром спала жара, так что находиться на верхней палубе стало гораздо приятнее. Однако на нижней по-прежнему свирепствовала лихорадка. Надсмотрщик был вынужден снять гребцов нижнего ряда, где каждым веслом — по тридцать с каждого борта — управлял только один раб, и оставить только средний и верхний ряд, где на каждое весло приходилось по два раба. Скорость тотчас заметно снизилась, к великому неудовольствию Раскоса, который продолжал возносить бесконечные молитвы небесам.