Палач, скрипачка и дракон
Шрифт:
Энрика поворачивается и видит большой зрительный зал, но все места пустуют. Только на одном сидит, зевая, Гиацинто и придирчиво рассматривает ногти на правой руке. Кажется, вот-вот пилочку достанет…
«Ну же, пиликай! – повторяет он и смотрит на Энрику. – Ты ведь этого от меня хотела?»
Энрика понимает, что она в церкви. Стоит посреди алтаря. Не по себе становится. Пусто, страшно, а взгляд Дио сверлит спину.
Энрика поднимает скрипку, пальцы сжимают струны, скользит смычок… И ни звука. Тишина со всех сторон давит, сжимает инструмент.
– Рокко, – прошептала Энрика. – Прости…
– Рокко-то, может, и простит, – послышался издевательский голос. – А вот я за своих – со свету сживаю.
Будто толкнули. Энрика подпрыгнула, разом вынырнув из сна с гулко и часто колотящимся сердцем, выпученными глазами, бестолково глядящими в темноту. До чего же холодно! Даже на столе снег лежит.
Взгляд Энрики метнулся к окну, и крик едва не сорвался с губ – на подоконник с той стороны облокотилась Ванесса Боселли. Энрика узнала ее по горящим недобрым огоньком глазам, по пышной прическе.
– Ты? – выдохнула она.
– Я! – крикнула Ванесса и, рассмеявшись, сделала сальто назад. – Поздравь меня, я замуж вышла! Вот, гляди! – Она вновь подскочила к окну и сунула левую ладонь под нос Энрике.
– Поздравляю, – пролепетала та, разглядев тускло блеснувший золотом ободок.
Двор освещали два уличных фонарика, но Ванесса, видно, добавила к ним какого-то колдовского света. Ее рыжие волосы, казалось, горели, когда она заходилась ужасающим смехом.
– Раз! – крикнула она и одним прыжком взлетела на забор, где замерла, балансируя руками. – Два! Три! Четыре!
Что она считает? Зачем так кричит страшно? Энрика никак не могла унять сердце. Дрожа от страха и холода, негнущимися пальцами пыталась схватить ставень, но – тщетно.
И вдруг ее осенило: Ванесса считает удары часов!
Взгляд устремился к настенным часам, но те тонут во мраке. Сколько же? Одиннадцать, должно быть. Нет, одиннадцать уже было. Значит… Значит…
– Десять! – визжала Ванесса. – Одиннадцать!
Она замолчала, и в тишине Энрика услышала двенадцатый удар. Кровь отхлынула от лица, ноги подкосились, и она вновь упала на стул. Как же так? Что же теперь… Почему?!
Скрипнула калитка, во двор вошел Гиацинто. Такой же, как обычно, – черное пальто и снисходительная улыбка.
– Ты опоздал, – выдохнула Энрика.
– Нет, – покачал головой Гиацинто. – Это ты опоздала.
Руку пронзила боль. Подняв запястье к лицу, Энрика увидела расползающееся черное пятнышко. Это еще что такое?!
– Приятной казни, скрипелка! – крикнула Ванесса, спрыгнув с забора. Гиацинто небрежным жестом взял ее под руку, и на его пальце тоже сверкнуло кольцо. – Не надо было моего братца обижать. Идешь против семьи Боселли – значит, совсем в голове пусто.
– Я никогда не обижала Рокко! – закричала Энрика, опять вскакивая. Чем дальше –
– А кто с ним с самого детства по лесам бегал, а как замуж – так за другого? – прищурилась Ванесса. – Он-то, может, и смолчит, а я – ведьма страшная, ничего не прощаю!
– Мы с ним просто дружили, – прошептала Энрика.
– Мальчик и девочка? Ха! Какие еще сказки знаешь, смертница?
Но Энрика больше не смотрела на нее. Протянула руки к Гиацинто, недоумевая, прося разъяснений.
– А я, – сказал он, – очень не люблю, когда меня используют, чтобы подобраться к отцу. Прощай, Рика. Мне тебя будет не хватать. Сыграй. Сыграй, пока время не вышло. Реквием Энрики Маззарини! Исполняется в первый и последний раз!
***
Новый год Нильс Альтерман встретил в горячем источнике под открытым небом. Удивительное это было ощущение – холодный воздух и горячая вода, от которой столбом поднимается пар. Нильс лежал, раскинув руки по гладким камням, которыми выложили край источника, и наслаждался одиночеством и покоем.
В городе, где Нильс родился, климат посерьезнее, чем в Вирту, зимы не идут ни в какое сравнение. Здесь Нильс мог ходить всю зиму в летней одежде, но предпочитал не смущать жителей. Он вообще предпочитал не выделяться. Только изредка позволял себе такое вот расслабление. Местные зимой к источнику не подходили, не понимая, как можно принимать ванну в мороз. А Нильс не мог понять, что хорошего в том, чтобы лезть в горячую воду жарким летом. Летом он предпочитал обливаться холодной водой из колодца.
Далеко-далеко начали бить часы, и Нильс вздохнул. Еще чуть-чуть, и пора вылезать. Подойдут карабинеры, Ламберто… Сегодня днем все было спокойно, ничто не предвещало неприятностей, и Нильс полагал, что так оно и пойдет. Еще один мирный день в диоугодном городке Вирту. Который с восходом солнца станет еще более диоугодным.
Энрика Маззарини выходит замуж за Гиацинто Моттолу. Нильс всеми силами гнал прочь мысли о нелепости этого брака. Говорил себе, что решение верное, что строптивой девчонке нужна острастка, и флегматичный Гиацинто – то, что нужно. А близость Фабиано поможет Энрике проникнуться идеалами веры. И она исчезнет из поля зрения Нильса, превратится в заботу своего мужа, а не городских властей.
– И прекрасно, – прошептал Нильс в звездное небо.
Снежинки, кружась, превращались в капельки прежде, чем достигали поверхности воды. Будто моросит легкий дождик.
Бой часов окончился с двенадцатым ударом. Наступил новый год и, после недолгого затишья, Нильс услышал поскрипывание снега. Он узнал эти мелкие вкрадчивые шажки, обладателя которых втайне презирал. Ламберто. Младший жрец относился к той породе людей, которые могут пролезть куда угодно, зацепиться и держаться, несмотря ни на какие бури. Скользкие, льстивые, наглые, расчетливые. На родине Нильса таких не любили. Но Вирту отличался от Ластера, и далеко не всегда в лучшую сторону.