Палач
Шрифт:
Венцель Марцел скосил глаза и с вожделением посмотрел на большую грудь служанки. Та, увидев обращенный на нее взгляд, заулыбалась и прикрылась рукой. Бюргремейстер почувствовал напряжение в самом низу живота, и его толстые губы растянулись в улыбке.
— Налей полкубка вина, — мягким голосом велел Венцель Марцел и глубоко втянул в себя аромат купели.
Хейла протянула вино и спрятала руки под передник. На ее полных щеках появились ямочки, а густые брови взлетели вверх.
Бюргермейстер осушил половину кубка. А оставшееся протянул служанке:
— Выпей. И поторопись.
Венцель Марцел, с удовольствием постанывая, выбрался из купели и ступил в прогретые Хейлой войлочные тапочки. Оставляя за собой влажные следы, бюргермейстер быстро поднялся по лестнице и, сбросив мокрую рубаху, нырнул под толстое пуховое одеяло. Немного подрожав, он почувствовал себя тепло и уютно.
Уже не хотелось ни о чем думать. Венцель Марцел напряг слух, пытаясь услышать скрип ступенек, по которым должна подняться служанка. Однако это произойдет только после того, как и она окунется в такую приятную теплую воду.
Хейла не заставила себя долго ждать. Она толкнула ногой дверь в опочивальню бюргермейстера и боком вошла в нее. На ней поверх голого тела была наброшена подаренная накидка, а в руках дымилась металлическая жаровня, в которой весело потрескивали угольки из камина.
«Вот и славно», — подумал Венцель Марцел и откинул край одеяла. Поглядывая на Хейлу, которая установила у лежанки жаровню и, скинув накидку, сладко выгнулась, бюргермейстер представил, как уже в следующее мгновение она будет под ним. Но будет лежать как жена, которую строгие церковники перед венчанием заклинали исполнять супружеский долг неподвижно, вытянув руки вдоль тела, чтобы ни в чем не мешать мужчине.
Пожалуй, это главный ее недостаток.
А в Древнем Риме женщины ласкали мужчин…
Судебный пристав, чуть склонившись, подал на вытянутых руках медную жестянку.
Гудо скосил взгляд. В металлическом чреве лениво пузырился свинец.
«Бедный городишко», — подумал палач и сбросил свой капюшон.
Увидев отвратное лицо палача, толпа радостно всколыхнулась. Пришло время самого важного и интересного.
Палач нагнулся и поднял с деревянного помоста конусообразную лейку. Затем его взгляд вернулся к опрокинутому на спину худощавому мужчине, которого, придавив его свисающую с колоды голову, держали два крепких стражника.
Глашатай свернул в трубку только что прочитанный приговор и с любопытством уставился на перекошенное от страха лицо преступника.
Гудо подошел к несчастному и приставил лейку к крепко сжатым губам. Преступник замычал и замотал головой. Однако стражники тут же пресекли его попытки к сопротивлению.
Палач вздохнул и с силой нажал на железную лейку. Та, подчиняясь грубой воле, обрезала губы и, выдавив зубы, глубоко вошла в глотку. Преступник задергался. Из глубины его тела послышался придавленный крик. Он тут же стал судорожно глотать выбитые зубы и потоки хлынувшей крови.
Гудо протянул руку и взял поданную ему жестянку с кипящим свинцом. Сейчас он ни о чем не думал. Он выполнял работу палача. Хотя некоторым из толпы показалось, что господин в синих одеждах уж очень скоро вылил в рот преступника кипящий металл. Слишком быстро, всего после нескольких конвульсий, фальшивомонетчик затих, а из прожженной дыры в основании черепа тут же вытек свинец.
Гудо посмотрел на остывающее пятно окрасившегося в кровь металла и еще раз подумал о том, что в былые годы, по словам мэтра Гальчини, фальшивомонетчику в глотку заливали серебро.
«Бедный городишко», — повторил про себя палач и грустно посмотрел на застывшую толпу. Та явно ожидала большего, надеясь, что зрелище растянется на более длительное время. Со вздохом поняв, что все закончилось, собравшиеся стали медленно расходиться.
Палач спустился с помоста и уселся на нижнюю ступеньку.
Через некоторое время к нему подошел пристав и передал то, что полагалось палачу по договору. Гудо вытащил из-под помоста свой полотняный мешок и с безразличием положил в него то, что было на преступнике ниже пояса, — кожаные штаны, зеленого цвета чулки и еще очень крепкие сапоги. Отдельно, в нагрудный карман, он спрятал свой заработок — восемь серебряных монет.
Теперь он был свободен и мог распорядиться этим утром по своему усмотрению. Но прежде нужно было покинуть город, ибо за нанятого палача была внесена страховая оплата и местные власти несли ответственность за то, чтобы с ним ничего не случилось в пределах крепостных стен.
Да и сам Гудо всей душой стремился уйти из города, в котором он только что лишил жизни человека. Хотя многие богословы и законники не причисляют преступников и закоренелых грешников к роду человеческому.
Палач встал и, не оглядываясь на место казни, не спеша направился к заезжему дому, где он оставил еще совсем молодого коня, выданного ему городом Витинбургом.
Он шел по узким улочкам, не поднимая головы, которая и так была надежно упрятана под широким капюшоном. Но, тем не менее, его огромное тело и синие одежды были легко узнаваемы, так как почти все жители этого города присутствовали на казни. Шедшие за палачом люди не спешили его обогнать, а идущие навстречу останавливались и жались к стенам домов и заборам.
Гудо нигде не останавливался, ибо ничего не интересовало его в этом городе, и вскоре оказался в конюшне заезжего дома.
Не удивившись тому, что никто не бросил его коню даже пучка соломы, палач развязал свой полотняный мешок и, вытащив из него свою старую одежду, все так же не спеша переоделся.
Теперь можно было отправляться в путь.
Гудо легко вскочил в седло и тронул коня. Застоявшееся животное сразу же пустилось вскачь, заставив всадника прильнуть к гриве, чтобы не расшибить лоб о низкую балку ворот конюшни. Краем глаза палач заметил высунувшегося из дверей заезжего дома старика хозяина, но и не подумал остановиться.
Благодарить было не за что, а все расходы по пребыванию приглашенного палача должен оплатить городской совет Дортмунда.
Молодой конь быстро вынес всадника за городские ворота и сбросил скорость, едва его копыта попали на ухабистую дорогу. Точнее, в месиво из грязи и снега. И так как хозяин не подавал никаких команд, конь вскоре перешел на шаг, время от времени косясь на правую коленку всадника.