Палач
Шрифт:
— Это уже что-то, — пробормотал Патрик, чувствуя, как его воровская душа затрепетала в предчувствии наживы.
Он неспешно спустился с башни и, весело насвистывая, побрел за старой открытой повозкой, которую из последних сил тянула низкорослая кобыла. Сбоку от лошади, держа в руках поводья, шел сутулый селянин. Опасаясь городских неожиданностей, он беспрерывно смотрел по сторонам. Накрыв тоненькими ручками корзины с яблоками, на повозке на четвереньках стояла маленькая девочка и так же, как и ее отец, беспокойно вертела головой.
Поймав взгляд девчушки, Патрик подмигнул ей и растянул губы в широкой улыбке, обнажив крупные белые зубы. Хранительница
Но тот уже не улыбался и, ускорив шаг, шел рядом с лошадью. Под его широким гарнашем, в потайном мешочке, уже лежало два больших сочных яблока.
Увидев, как на перекрестке узких улиц образовался затор, молодой вор поспешил туда.
Там из ручной тележки зеленщика, колесо которой застряло в яме, скрытой водой, выпали две корзины с мелкими кочанами капусты, покатившимися прямо в уличную грязь. Не желая терпеть убытка, зеленщик, уже почти старик, стал подбирать свое богатство. Но боли в спине — следствие тяжелой работы и старости — доставляли ему ужасные муки всякий раз, когда он нагибался за своей капустой. Он охал и стонал, проклинал и уговаривал свою проклятую спину, но от этого его движения не становились проворнее и только вызывали злые шутки и упреки тех владельцев повозок, которые были вынуждены остановиться из-за него. Никто так и не пришел на помощь старику, то ли не решаясь оставить свои товары, то ли памятуя о правиле — «не поднимай чужого, не расстанешься со своим».
И только Патрик решил помочь несчастному селянину. С шутками и прибаутками он быстро собрал товар зеленщика и, отказавшись от чистосердечно предлагаемого стариком большого кочана капусты, не прощаясь, пошел в сторону рыночной площади.
Нет, он не был сегодня добрее, чем вчера. Просто Патрику надоел этот скучный и нищий город, и он желал как можно скорее закончить свои дела и убраться отсюда к притягательным городам Балтийского побережья. А всякий затор отдаляет то время, когда три повозки под кожаными покрытиями наконец представят свои товары.
Ориентируясь на идущих в одном направлении торговцев и местных жителей, молодой человек очень скоро оказался на желаемой торговой площади.
Как и во многих городах, она была достаточно просторной. К ней вели четыре улицы, разрывая сплошную стену, которую образовывали трехэтажные дома, первые этажи которых обычно предназначались для лавок торговцев и мастеров самого города.
Конечно, сквозь маленькие окна невозможно было рассмотреть товары, предлагаемые для продажи. Да и окна были настолько малы, что в них не протиснулся бы и пятилетний ребенок. Так что ворам этот путь был недоступен. К тому же первые два этажа были выложены из крепкого камня. Ни проломить, ни подкопаться. Оставались широченные двери, — основной источник света в лавке и место особого внимания хозяина и его помощников. Кто-то из них обязательно стоял у входа и, с улыбкой кланяясь проходившим мимо горожанам и гостям города, уважительно приглашал осмотреть товар. Над многими лавками для привлечения покупателей к стене крепились шесты, на которых на утреннем ветерке раскачивались жестяные, кожаные и деревянные трафареты предлагаемых для продажи изделий. Но иногда висели и настоящие башмаки, подковы, мечи, серпы, куски ткани, глиняные и металлические горшки и другие товары, сделанные руками искусных мастеров.
В такие лавки вход для Патрика был нежелательным. Здесь придирчиво осматривали входящего или
А еще сами хозяева или их подмастерья, стоя в дверях, постоянно покрикивали на неуклюжих селян, чтобы те не ставили свои товары ближе чем в пяти шагах от их лавок. Особо возмущались, если торговец оставлял свою впряженную лошадь. Ему тут же предлагали отвести животное на задний двор за малую плату.
Но многие повозки, особенно в центре площади, до конца дня оставались запряженными, что мешало с трудом протискивающимся покупателям осматривать товар. Да и самим продавцам приходилось стоять до первых сумерек, когда завершалась торговля и площадь, с которой постепенно уезжала повозка за повозкой, начинала пустеть.
Для Патрика и его братьев по ремеслу такая неразбериха была на руку. Не успели тебя заприметить, а ты уже за другой повозкой, или присел, или проскользнул под ней. Протянул руку — вот и кружок колбасы, четвертинка хлеба, а то и что посерьезнее.
Но молодой вор ничего не трогал. Он медленно переходил от повозки к повозке, заводил пустые разговоры с селянами, с их женами и дочерьми. Один раз даже купил за медный грош малый кувшин жидкой сметаны и, едва пригубив, отдал его двум нищим — старику и старухе. Хотелось пива, а лучше вина. Но старая заповедь истинного вора препятствовала этому расслабляющему действию. Да и заинтересовавшие его повозки, пробив себе дорогу, уже успели сбросить кожаный верх и представили свой товар.
А товара было много, причем довольно разнообразного. Стоящие на повозках крепкие парни без устали вытаскивали и протягивали толпящимся внизу то лисью шкуру, то скатку английского сукна, то фламандские кружева, то короткий меч в кожаных с серебром ножнах, а то и золотые украшения. А были еще горшочки с густым медом, деревянные бочонки с хмельным вином, странная птица с красивыми переливающимися перьями и многое такое, что заставляло мужчин присвистывать от удивления, а женщин — восторженно ахать.
Патрик огляделся и увидел под одной из немногих глухих стен сложенные в небольшую пирамиду короткие бревна. Он тут же вскарабкался наверх и удобно устроился. Отсюда ему были хорошо видны все три интересующие его повозки и даже слышны уговоры купцов и ответы тех, к кому они обращались.
А еще молодой вор примерно на той же высоте, на которой восседал он сам, заметил господина в синих одеждах, о котором было столько сказано в харчевне за кружкой пива. По-видимому, палач появился недавно. Во всяком случае, Патрик не видел его раньше, хотя трижды обошел площадь по кругу.
Скрестив руки на могучей груди, палач стоял на деревянном возвышении в центре площади, а за его спиной угрожающе возвышался позорный столб. В черное от времени дерево на разной высоте были вогнаны такого же цвета толстые железные кольца.
Легкий ветер раскачивал полы его просторного синего плаща, но ничего не мог поделать с низко опущенным на лицо капюшоном. Было странно и непонятно, почему тот, кому было поручено столько трудов и забот на рыночной площади, стоял неподвижно, как и деревянный столб за его спиной. Не поворачиваясь, не оглядываясь, казалось, совсем ничем не интересуясь… Неужели он думал, а скорее всего, именно так и было, что вид позорного столба и того, кому отдают на растерзание виновного, вселяют в души людишек трепет и страх перед возможностью пасть в грех вольный или невольный?