Палач
Шрифт:
— А если он не согласится? — все же шмыгнув носом, спросил Венцель Марцел.
— Увидев деньги, он согласится. Сейчас только сумасшедший не растаскивает из дворца то, что у него под рукой. Тем более что эта книга не имеет никакой ценности, кроме той, что содержит слово Божье.
Бюргермейстер перекрестился дрожащей рукой.
— Когда придет архивариус, вы заберете у него книгу и полностью расплатитесь. Провожать его не нужно. Оставайтесь в своей комнате. За час до того как начнет темнеть, велите запрягать коней и ждите меня в конюшне.
— А если закроют городские ворота? Ведь их закрывают при первом факеле.
— Мы успеем выехать из города. В ночь за нами никто не отправится в погоню. Все будет так, как задумано.
Не давая бюргермейстеру еще более разволноваться от собственных вопросов, Гудо встал, сгреб в свой тайный карман золото и ушел в снятую для него комнату за стеной. Там палач прилег на низкую лежанку и, поправив короткий меч, с которым он никогда не расставался, уставился в черный от времени потолок.
Даже находясь здесь, в Мюнстере, он не хотел верить, что ему придется еще раз оказаться вблизи епископского дворца и страшного подземелья Правды. В голову хитрыми лисами стали протискиваться воспоминания, одно неприятнее другого. Они не вытесняли друг друга, не выстраивались в очередь по времени и важности, а накладывались одно на другое. Стало трудно дышать. На лице выступили мелкие капельки пота.
Хлопнула дверь. Это бюргермейстер отправился во дворец. Немного выждав, Гудо поднялся, плотно закутался в свой старый плащ и опустил почти до носа капюшон. Затем он спустился по лестнице и вышел на широкую, в две повозки, улицу перед постоялым двором.
Он не стал далеко удаляться и привалился к углу этого же дома, откуда была хорошо видна входная дверь.
Мимо него проходили мастера и подмастерья, женщины вели за руку детей, пробегали собаки и со скрипом тянулись повозки. И никому не было дела до стоящего на углу огромного мужчины, лицо которого скрывал низко надвинутый капюшон. Как было бы чудесно, если бы на него не обращали внимания даже тогда, когда он был с обнаженной головой. Но он узнаваем. Однажды его увидевший уже никогда не забудет уродливое лицо палача. Особенно в Мюнстере, где его помнили все — от ребятни до дряхлых стариков. Особенно те, чьих знакомых или родственников палач Гудо клеймил, истязал кнутом, колесовал и вешал.
Пожалуй, его растерзали бы на месте, если бы узнали. В этом городе у Гудо только враги. И лучше бы ему скрыться в комнатушке постоялого двора.
Палач оттолкнулся от стены и направился к входу. Но, пройдя с десяток шагов, он был вынужден вновь прижаться к стене. Ему навстречу двигалась повозка, крытая старым войлоком.
Гудо поднял голову и с немалым удивлением увидел на передке повозки знакомого ему маленького круглолицего мужчину. Без всякого сомнения, это был купец Арнульф. Одним прыжком Гудо оказался на передке повозки, легко сдвинув на край малорослого купца. Тот от неожиданности икнул и, уставившись на непрошеного гостя, глупо захлопал глазами.
— Что тебе нужно, добрый человек? — едва выдавил он из себя.
— Не называй меня добрым человеком, — тихо сказал Гудо и, обхватив купца за плечи, прижал его к себе.
— Я помню твой голос. Я помню тебя. Ты добрый человек. Ты не сделаешь мне ничего худого…
— Нет, не сделаю, если ты выполнишь мою просьбу. Я верю, ты честный человек. Если я ошибся, то муки твои перед смертью будут страшнее, чем в аду.
Купец еще раз икнул и дрожащим голосом ответил:
— Я честный человек.
— Эти три золотые монеты разменяешь на мелкое серебро и каждые два месяца будешь отдавать в тот дом по четыре гроша. Ты помнишь тот дом? — спросил палач, и купец молча кивнул. — Хорошо. Себе за труды можешь взять три денария. Когда будет нужно, я найду тебя.
С этими словами Гудо соскочил с движущейся повозки и поспешил назад.
Купец выглянул из повозки, посмотрел ему вслед и громко крикнул:
— Что сказать Аделе и Грете, добрый человек?
Не оборачиваясь, Гудо ответил:
— Скажи им, что дьяволу оторвали крылья. Он не прилетит.
Купец задумчиво покачал головой и продолжил свой путь. Гудо быстро прошел в свою комнату и с ходу свалился на лежанку.
Многие тысячи ненужных мыслей стрелами вонзились в его мозг. Он и сам до конца не понимал, что с ним происходило. Да лучше бы он был пьян. Тогда бы он ни о чем не думал и ничего не понимал. Но он был трезв и с каждым мгновением чувствовал себя все хуже и хуже.
«Это ненадолго, это совсем ненадолго», — пробормотал Гудо.
И это «недолго» нужно пережить.
Но если в мрачном подземелье Правды Гудо снилась тоненькая девчушка и он просто пожимал плечами и печально вздыхал, как и всякий раз, когда случалось какое-то недоразумение, то после того как он увидел Адель, превратившуюся в красивую молодую женщину, она стала приходить не только в ночных снах, но и в дневных видениях. Сначала он просто испугался, ибо считал, что это не что иное, как промысел дьявола, который наводит на него соблазн, чтобы ослабить и покорить. Но потом Гудо стал мучиться от понимания того, что это он сам призывает своим разумом и душой образ, который всякий раз приукрашал, и теперь все более желал, чтобы видения стали явью.
Но это было невозможно. Если Гудо окажется рядом с ней, она увидит в нем дьявола, явившегося украсть ее душу, а самое главное — ребенка. И от этого она сойдет с ума. Или еще хуже — ее сердце разорвется.
Сейчас нужно перетерпеть ту предательскую страсть, от которой волнуется кровь, заставляя его часто и тяжело дышать. Сейчас он успокоится и…
Гудо встрепенулся. В соседней комнате скрипнула дверь, и он услышал:
— О уважаемый архивариус, вы принесли желаемую книгу.
Голос Венцеля Марцела звучал слишком громко и фальшиво.