Палач
Шрифт:
А сегодня поутру старший из них заявил Патрику, что они уходят в свои хозяйства на посевные работы. При этом он клялся и божился, что они вернутся через две недели и будут продолжать работать на тех же условиях. Эти тугодумы понятия не имеют, что такое задержать земляные работы на две недели. А точнее, сорвать и без того уже нарушенный график работ. Если они не успеют со своей запрудой, то это приведет к невыполнению заказа ганзейцев. А значит…
Венцель Марцел даже не желал думать о последствиях.
Проклятые селяне и их посевные! Впрочем, посев для города тоже важен. Не будет посева — не будет урожая. И что тогда? Витинбург ждут голод и сумасшедшая дороговизна. Тут уже и лес не спасет.
Но что же делать?
— Уходят, — печально промолвил Патрик, стоявший за спиной бюргермейстера.
— И винить их особенно не за что, — добавил судья Перкель.
— А мы через две недели закончим стену, — важно сказал старейшина цеха каменщиков.
— Так, может, возьметесь за лопаты? — с надеждой спросил Патрик.
Старейшина выдержал паузу и, придав себе важности, ответил:
— Отчего же не взяться. Если город будет платить как за каменные работы, я думаю, что мне удастся склонить братьев моего цеха к этой подлой работе.
— Вот-вот, подлой. Какие все благородные в нашем городе! На пользу ему и лопату в руки не возьмете, — разгорячился судья Перкель.
— Возьмут, — гневно сказал Венцель Марцел и, глубоко вздохнув, добавил уже более спокойно:
— Возьмут, если город заплатит ту цену, которую просят горожане. Ладно бюргеры, у них есть кое-какая работа и заказы. А плебеи? У этих бездельников от бедности крысы дохнут, а все туда же — дорожат своим трудом. И все оттого, что витинбуржцам стало известно о ганзейском золоте. А его едва хватит, чтобы покрыть половину всех затрат на работы. Если же платить втридорога, то можно и вовсе остановить строительство. И забросить. Да, положение… Хоть самому лопату в руки бери.
Стоявшие за спиной Венцеля Марцела, переглянувшись, невольно улыбнулись. Они одновременно представили себе веселую картинку: бюргермейстер с лопатой.
— И все же приходится идти на значительные расходы. Патрик! Постарайся сегодня нанять двадцать горожан по три гроша в неделю. Но при условии, что у них будут свои кирки, железные лопаты, корзины и одноколесные тележки для вывоза земли. А городской инструмент мы прибережем. Палач!
— Здесь, — раздался голос Гудо, стоявшего позади всех.
— Сколько у нас в тюрьме бездельников?
— Трое должников, двое нарушителей городского устава и двое бродяг. Но они добровольно там. Делают всякую порученную работу. Все же теплее, чем на улице. А питаются милостыней.
— Ты, палач, поговори с ними. Построже. Незачем им бездельничать. Кому долги спишем, кому пива поднесем и немного каши. А если что, то и в зубы дай. Для большего понимания…
— Верно, — поддакнул судья Перкель. — И я их припугну.
— Вот-вот. Все думайте, как быть, — сурово велел бюргермейстер.
— А давайте конную стражу пошлем по дорогам. Людей всяких много шатается. Может, согласятся, — задумчиво предложил Патрик.
— И такие подойдут, — согласился Венцель Марцел. Потом скривился и добавил:
— Согласятся, не согласятся. Воли много. При баронах так себя не вели. А то город — община вольных… Нужно подумать об изменениях в городском уставе. Иначе всякий селянин, прибывший откуда угодно и проживший у нас год и еще один день, легко становится свободным жителем имперского Витинбурга.
— Такое положение записано в уставах всех вольных городов, — напомнил бюргермейстеру судья Перкель. — Чем больше горожан, тем крепче город. Ведь каждый бюргер обязан с оружием в руках встать на его защиту.
— Да, все это так. Только кто землю рыть будет? — Венцель Марцел сердито фыркнул и, не попрощавшись, стал спускаться с холма в сторону городских ворот.
— Если бы половина жителей вышла копать, можно было бы закончить все земляные работы за пять-шесть недель, — мечтательно произнес Патрик и посмотрел вслед палачу, который шел к каменной кладке.
Патрик поспешил за ним. Может, он что-нибудь придумает.
Венцель Марцел не слышал ни единого слова, произнесенного в зале городского совета. Да и что их слушать? Лучше бы взяли в руки кирки и лопаты и отправились землю копать. Сколько же их?
Он привстал со своего бюргермейстерского кресла и стал пальцем пересчитывать тех, кто в это утро был, согласно своим обязанностям, в зале совета.
Что за дурацкие правила — три раза в неделю собирать совет! Кроме того, приходится и в другие дни держать людей на случай скорого рассмотрения всяких неожиданных происшествий и, не приведи Господь, бед.
Насчитав двадцать двух здоровых мужчин, Венцель Марцел опечаленно сел на место. Сколько бы они могли вырыть земли! Но эти представители цехов, купечества, содержатели домов и городские служащие никогда не возьмутся в душевном порыве за нужный городу труд. Они сразу же потребуют оплаты.
А где ее взять?
Венцель Марцел, конечно, лукавил. В его распоряжении были уже значительные денежные средства. Но, помня перенесенную тяжелую болезнь, вызванную безденежьем, он каждую монетку отдавал, как каплю собственной крови.
И все же бюргермейстер понимал, что наступит тот час, когда он выложит золото и серебро, данное ганзейцами, местными купцами и менялами, а также некоторыми богачами. И этот час близился. Вот-вот он отдаст все, чтобы не рухнула его великая затея и он не стал посмешищем всего города. Тогда Венцелю Марцелу никогда не быть бюргермейстером и даже уважаемым бюргером. А за это он готов был даже заложить свой дом, повозку, лошадей — все, что у него есть. О! Не приведи Господь!
Все присутствующие в зале увидели направленный на каждого из них бюргермейстерский палец. Большинство пожало плечами, предвкушая, как эту выходку Венцеля Марцела будут вечером обсуждать за кружкой пива с друзьями, а ночью с женами. Но были и такие, что покраснели, чувствуя за собой мелкие и не такие уж мелкие прегрешения. Но после этого никто уже не стал ни высказываться по прошлым вопросам, ни поднимать новых. А так как обсуждать было больше нечего и некому, совет откланялся впавшему в задумчивость бюргермейстеру и удалился по своим более важным делам.