Палачка
Шрифт:
Мать Лизинки поздоровалась с ним почти торжественно. На какую-то долю секунды он вообразил, будто она приветствует его как будущего зятя, но тут же понял, что она ничего не знает. Ему было невдомек, что он очаровал ее уже при первой, до сегодняшнего дня единственной встрече в прошлом году, вскоре после Пасхи. Она частенько вспоминала его, да и нелепая история с недалеким Шимсой была, как она теперь понимала, спровоцирована подсознательным желанием сблизиться именно с этим неотразимым мужчиной. У нее перехватило дыхание; по милости Влка незримая стрелочница-судьба вновь передвинула невидимую стрелку, и произошло это именно сегодня, хотя лодка-диван
— Пан профессор… — выдохнула она, жалея, что и на этот раз на ней нет модного платья из Парижа или на худой конец пикантного полупрозрачного халатика. — Вы ко мне?
— Милая пани, я никогда бы не осмелился прийти лично к вам без специального приглашения, — сказал он несколько растерянно, ибо не был готов к такому повороту событий; правда, он снял шляпу и галантно поцеловал ей руку. — Я просто обхожу учеников перед экзаменом. Вот, пришел узнать, не повредила ли занятиям вашей дочери поездка.
Будучи неисправимым правдоискателем, он в то же время допускал и "ложь во спасение" (как он это называл) в тех случаях, когда правда доставила бы больше неприятностей, чем пользы. Он даже обязательный осмотр клиентов — Шимса прозвал его "примеркой воротничка" — проводил в белом халате, пахнущем Маркетиной дезинфекцией. Тем более не следовало с места в карьер огорошивать ее: "Пани, я кинул палку вашей дочке!" Хамства он не выносил — ни на работе, ни в быту.
— Лизинка, — сказала ему пани Тахеци трагическим голосом, — слегла.
— Слегла?! — перепугался Влк; последней девственницей, с которой он спал, была несчастная коллега Ярошова, и воспоминание о том, чем он ей отплатил, заслонило все остальное, он просто не помнил, как она пережила утрату невинности. Правда, он понимал — это не освобождает его от ответственности, и ругал себя, что не догадался справиться о девушке раньше — бедняжка уже целых два дня мучилась из-за него.
— Ничего страшного, пан профессор, — поспешно прибавила пани Тахеци, решив, что он так близко к сердцу принял ее слова из-за патетического тона, который она то и дело пускала в ход, пытаясь расшевелить апатичного мужа, — это просто обычные, — продолжала она, вспыхнув от того, что говорит об этом именно с ним, — женские дела. Лизинка все никак не привыкнет. Да вы сами взгляните — лежит, бедняжка, пластом.
Лизинка читала "Гиту и Батула" и угощалась с блюдечка орешками с изюмом, она их отыскала в кладовке, пока мать ходила по магазинам. Через каждые пять страниц она разгрызала орешек. Через каждые десять — совала в рот изюминку и сосала ее, а разжевывала уже вместе со следующим орешком.
— Лизинка, посмотри-ка, кто к тебе пришел… Ну, наконец-то, — обрадовалась пани Люция, — болеешь как все нормальные люди. Я ведь ее от учебников просто оторвать не могла!
Но Влка провести было не так-то просто. Оглядевшись, он увидел на откидном столике у окна, прямо под большой клеткой для птиц, купленной в супермаркете, учебники. Ясно, что она с самого приезда не прикасалась к ним. Это говорило о ее самочувствии больше, чем консультации с дюжиной врачей.
— Если вы не возражаете, — обратился он к матери как можно непринужденнее, — я бы хотел устроить ей небольшую проверку.
— Пожалуйста, как вам будет угодно! — воскликнула пани Люция с искренней сердечностью, однако не выдержала и испуганно спросила: — У нашей Лизинки какие-нибудь проблемы?
Ее волнение было понятно, ведь она впервые имела возможность
— Наша, — сказал Влк, не подозревая, что тем же словом превращал ее в свою собственность и Шимса, — Лизинка входит в число лучших, поэтому достаточно будет обычной консультации, я ее провожу со всеми.
— Ну что ж, — с облегчением сказала пани Тахеци, — не буду вам мешать.
Она еще не успела прикрыть дверь детской, а он уже был готов наброситься на девушку, как тогда в купе, и целовать ее щеки, губы, ее соски, которые позавчера чуть не свели его с ума своей женственностью, и он припал к ним, как дитя… Но сейчас путь ему преграждали Гита, Батул, изюм, орешки, а главное — в любой момент могла войти пани Тахеци. При первой же встрече он понял, что она из тех матерей, коих ему не раз доводилось обслуживать: такие ради ребенка ни перед чем не остановятся.
— Ну что, — начал он нарочито громко, — Тахеци, как настроение перед экзаменом? И, — добавил он нежным шепотом, — после нашей ночи?..
Она состроила болезненную гримаску.
— Ну, это меня очень радует, — заорал он, — это — прошептал он успокаивающе, — бывает только в первый раз!
К его удивлению, она покачала своей изящной головкой.
— Может, вам нужен совет? — спросил он уверенным громким голосом. — Что, — прошептал он нервно, — случилось? Где болит?
Корешком "Гиты и Батула" она смущенно показала, но не на то место, которое Доктор мрачно назвал западней, а прямо под блюдечком с лакомствами, на середину живота.
— Так, значит, в самом деле, — тихо спросил он, чтобы убедиться наверняка, — только "красная кавалерия"?
Недоумение, промелькнувшее в ее взгляде, напомнило ему, что Лизинка не может знать целомудренную метафору, изобретенную им еще в ту пору, когда он был так же юн, как она сейчас, и так же стеснителен.
— Значит, в самом деле, — переспросил он шепотом, — только месячные? А ну-ка, — воскликнул он энергично, — посмотрим!
По ее глазам он понял, что и угадал, и ошибся. На мгновение он растерялся, но потом сообразил.
— Что, наоборот? — прошептал он с волнением. — Наоборот — не приехала? "Красная кавалерия" не приехала?!
И когда она с серьезным видом кивнула, он позабыл и о бдительности, и о приличиях.
— Не приехала! — крикнул он.
Ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Задыхаясь от счастья, он распахнул дверь комнатки.
— Пан профе… — в ужасе воскликнула пани Люция; она даже не успела сделать вид, что случайно проходила мимо.
Он сразу же пришел в себя. Преждевременная радость, которую он пережил с Маркетой, должна послужить ему уроком. Ведь даже если все это не сон, то его семя опередило "красную кавалерию" на каких-то несколько часов и новой жизни не исполнилось еще и двух дней! Он виртуозно ввернул очередную ложь во спасение.