Палачка
Шрифт:
— А, Славинка! — сказал он. — Понятно. Он может гордиться вами, детка. Запишите-ка мне его адрес.
— Уважаемый и дорогой пан профессор, — проговорила она, взволнованная и своей ответственностью и в не меньшей степени близостью к Влку, — позвольте мне еще раз в спокойной обстановке, в кругу самых близких людей от всего сердца поздравить вас с грандиозным успехом и поблагодарить за ту заботу, которой вы окружили наших детей!..
Родители поручили пани Люции выступить с поздравлением, ибо оно было подготовлено по ее инициативе. Идея установить контакт с Влком в такой необычной форме, которая позволит ей достаточно долго смотреть ему прямо в глаза, внушая вместе с невинным текстом интимный подтекст, зародилась у нее еще в субботу, сразу после ухода Влка. Ее неприятно удивило, что доктор Тахеци, к которому она, скорее для очистки совести, обратилась с просьбой сочинить спич, безропотно принялся за дело, и ей пришлось применить все свое умение, чтобы спровоцировать скандал, загнать его ночевать в ванную, а самой выскользнуть на ночь к Оскару. Она и там закатила сцену, заставила его выключить все искусно развешенные фонарики, предназначенные для разжигания похоти — освещающие и открывающие алчному взору самые сочные дамские прелести. Знал бы Оскар, что в его крепких объятиях она в полной темноте мысленно отдается Влку! Текст приветствия она нашла в воскресенье утром рядом с чашкой кофе у порога спальни.
С самого начала выпускной вечер планировали провести в училище — хотя Нестор принял было эту идею в штыки, Влк, тогда еще при поддержке Шимсы, отмел все его возражения, объяснив, что для родителей чрезвычайно важно окунуться в здешнюю атмосферу, а кроме того, желающие выпить смогут сделать это подальше от посторонних глаз. Было заранее расписано, что из спиртного и еды принесет каждая семья. Никто и не подозревал, что простая оплошность, которая чаще всего становится причиной катастроф, на этот раз обернется для всех изысканным угощением. Когда довольные гости наконец разошлись — после того, как Влк отлучился, Альберт подтвердил свой авторитет, взяв на себя роль хозяина, — ребята пошли в туалет мыться и переодеваться, а родители тем временем под руководством Карличека накрывали на стол, попутно знакомясь друг с другом… И тут все почувствовали специфический запах. В поисках его источника Карличек открыл кабину с электрическим стулом — и бросился за огнетушителем!
Петр и Павел репетировали электрокуцию так усердно, что, наверное, провели бы ее и без тока. Но из-за волнения, которое при звуках аплодисментов испытывают даже бывалые матадоры, не говоря уж о дебютантах, они в финале не выключили реостат. Рукоятка стояла у отметки 180 вольт, и поросенок… пекся! Испуг сменился радостным оживлением. Альберт, моментально сориентировавшись, смекнул, что, если до туши не дотрагиваться, удара током не будет, так пусть себе жарится до полной готовности. Камеру в любом случае предстояло тщательно вычистить, поэтому животное принялись поливать, чтобы жаркое вышло посочнее, а под стулом расставили металлические емкости из комплекта учебной гильотины, в шутку прозванные "половыми вазами", — туда стекали жир и сок.
Праздничный стол в окружении девятнадцати стульев — помимо своих, рассчитывали на супругов Гусов, Казиков и Тахеци, а также на инженера Александра, мать близнецов и обоих их отцов — был устроен с чисто студенческой изобретательностью: в «Какаклассе» опрокинули плашмя дыбу, а сверху положили две половинки классной доски, накрыв их черной тканью, — ее было много, поскольку в январе на занятиях драпировали черной материей учебный помост. Пока что за стол уселись только пожилой мужчина и молодая женщина, все прочие образовали подвижные, как ртуть, группки. Гус-старший, которому некогда пришлось смириться с потерей любимой профессии, сейчас был просто сражен провалом единственного сына — ведь ему, после возвращения с каторги в почтенном возрасте, стоило немалых трудов вообще зачать его, дабы славный род мастеров карающего меча не канул в вечность, как и сам меч. Он порывался уйти, но надеялся, что своим присутствием, быть может, выхлопочет мальчишке переэкзаменовку. Лизинка, облаченная в тот же дьявольски обольстительный атласный наряд, который брала с собой в поездку — сегодня она впервые после Рождества надела прелестный крестик, — разглядывала доцента Шимсу: его на всякий случай (Влк ушел, не отдав распоряжений) оставили висеть на фонаре, только веревку покрепче привязали к мусорному баку, чтобы доцент, чего доброго, не грохнулся вниз и не расшибся. Правый глаз у него вылез из орбиты, словно строил комичную гримасу, а левый был почти прикрыт, словно лукаво подмигивал ей. На левой руке у него оттопыривался указательный палец, словно грозил ей, а на правой — большой, словно одобрял ее работу. Конечности и лицо уже приобрели лиловатый оттенок, на подштанниках в паху расплылось темное пятно, словно штемпельный оттиск. Уже через минуту Лизинка изучила Шимсу вдоль и поперек, но продолжала рассматривать его, заново переживая свой экзамен и в то же время стараясь не обращать внимания на шипящее жаркое и прочие соблазнительные лакомства, — она была голодна как волк.
Из коридора в класс вбежал Франтишек, карауливший у решетки.
— Идет! Идет! — крикнул он.
В считанные секунды ребята построились в шеренгу, вдоль которой Влк прошествовал к группе родителей с замирающей от волнения пани Люцией во главе. Влк, пристально следивший за реакцией своей спутницы — ведь она была здесь впервые, — на некоторое время смешал их планы, так как сперва прошел в кабинет. Маркете хотелось привести себя в порядок, а ему — сделать ход, подсказанный присущей ему предусмотрительностью и чувством fair play. Он в третий раз набрал этот номер, и, как всегда, руки у него задрожали. И, как всегда, услышал долгие гудки.
Когда они, покончив с процедурой развода, ехали в такси — он никогда не пользовался служебной машиной для частных поездок, чтобы избавить Маркету от общения с Карличеком, от которого, что ни говори, по выражению Шимсы, "отдавало кладбищем", — держась за руки (именно это сейчас было нужно Влку больше всего: ее спокойствие передавалось ему, усмиряя бурлящие в нем чувства), он вернулся мыслями в угрюмый подвал, где потихоньку истлевали документы областного суда. Он все еще не избавился от горького разочарования, возникшего во время беседы с Доктором. При появлении толстухи оно заполнило его целиком, по самую макушку. Еничек и Марженка! [85] — усмехнулся он. Узнав правду о человеке с заплатами на локтях и избавившись от настороженного пиетета к нему, Влк вовсе не чувствовал облегчения. Напротив, он испытывал такое же разочарование, как и впечатлительный ребенок, подсмотревший в замочную скважину, что рождественскую елку наряжает никакой не ангелочек с голой жопкой, а грубо чертыхающийся отец в тренировочных штанах. Существование таинственной личности до самого последнего времени позволяло думать, что историческое развитие, двигателем, тормозом или переводной стрелкой которого он иной раз становился в силу своей должности, в чем-то сходно с античной трагедией: в какой-то момент все оборачивается театром марионеток, и все нити — у лукавых богов. Влку представлялось, что над ним возвышается политический Олимп государства, а над тем — некий супер-Олимп, откуда — поверх гор фекалий, изо дня в день наваливаемых родом человеческим, сквозь туманные и лживые разглагольствования, которыми преступные правители день и ночь забивают людям головы, — открывается перспектива на сто лет вперед, а там-то человек человеку уже не будет — Влка всегда немного коробила эта поговорка — волком. Все же приходилось признавать, что, скажем, суперпроцессы, равно как и последующие реабилитации — сначала осужденных, а затем и их судей, на которых вылили немало напраслины, — представляют собой вовсе не элемент гениальной, хотя и непостижимой концепции, а всего-навсего чудовищные гримасы кривляющейся эпохи, ходом которой управляют все — и никто. И нельзя исключить, что последними, а потому в каком-то смысле громче всех, будут все-таки смеяться те, кого обработали, а на свалку истории и на «вешки» попадут сами исполнители. Нет, Влк боялся не за себя, а за свое дело; отныне же — еще и за своего сына! Да, именно он, которому Лизинка должна дать плоть, а сам Влк — дух, окажется в опасности в случае исчезновения Док…
85
персонажи оперы чешского композитора Б.Сметаны "Проданная невеста"; влюбленные
Его безрадостные размышления пронзила, как "blow up", одна мысль, до того неожиданная, что Влк сам не заметил, как впился ногтями в ладонь Маркеты. Она дернулась, но руку не убрала — сказалась привычка не реагировать на такие же выходки пациентов. Ей всегда доставляло наслаждение впитывать его возбуждение; благодаря ее выдержке ему удалось облечь в слова невнятную идею:
А зачем Доктору исчезать?!
Ведь единственный, кто посвящен в его тайну, да и то чисто случайно, это сам Влк! А что, если не единственный? Что, если таких случайностей было много, но все, кто узнавал о нем, приходили к одному и тому же выводу: всемогущий Доктор не должен погибнуть из-за серой мыши — Вонясека! А что, если это вообще никакое не разоблачение, а просто Доктор принимает обличье Вонясека, чтобы еще вернее оставаться Доктором?! Он попробовал поверить в такую версию и понял, что при определенном усилии это несложно, особенно если ему поможет сам…
— Слушаю, — как всегда, произнес знакомый голос, однако сегодня в нем слышалась усталость.
— Говорит председатель, — как всегда, назвал он себя. Теперь он опасался только одного: как бы собеседник на другом конце провода не перечеркнул все его планы, и потому продолжил почтительнее, чем обычно: — Я могу с вами переговорить?
— Ну да, конечно, — неуверенно ответил голос.
В своем воображении Влк давным-давно поселил его в современные апартаменты со строгим кабинетом, напоминающим командный пункт; теперь вдруг ему представилась мещанская квартирка, оклеенная дешевыми картинками и пропитавшаяся затхлым запахом, где телефон стоит на этажерке в прихожей, чтобы можно было с трубкой в руке зарыться в висящее рядом пальто. Он поборол неприязнь.
— Доктор, — сказал он заискивающе и одновременно требовательно, — вы нам очень нужны здесь, в училище. Позволите прислать за вами машину?
До сих пор он полагал, что Доктора обеспечивает транспортом особый отдел; у них в гараже много автомобилей различных марок, да еще большой запас номеров, они запросто меняют номера — например, когда переоборудуют эти машины в такси, — в них пару раз приезжал Доктор. Теперь-то ясно, что тот ездил в самых что ни на есть обыкновенных таксомоторах, а иногда даже на трамвае.
— Машину? — переспросил Доктор, явно задетый, словно знал, что Влк имеет в виду.
— Мою, — поспешил объяснить Влк, стремясь показать, что ровным счетом ничего не имеет в виду, — она как раз едет в город, так что может быть там раньше вашей.
— Минутку! — сказал голос и добавил, как всегда: — Я сверюсь с блокнотом.
Влк перевел дух, хотя уже догадался, что блокнот тут ни при чем, — он сейчас отпрашивается, да и всегда отпрашивался, у своей великанши, у макси-Марженки — а-а, внезапно мелькнула у него мысль, ведь она, возможно, слушает по отводной трубке, вот почему он обязательно должен называться председателем! — и она-то должна дать своему мини-мышонку увольнительную (интересно, что он ей наговорит? — подумалось Влку. Или усыпит ее таблетками? А может, содрогнулся он, ему придется в благодарность за разрешение ублажать ее?). Послышался стук.