Паладин душ
Шрифт:
– Да ниспошлют вам пятеро богов отличный денек, леди, – выдохнула женщина. Толстая пегая лошадь была обвешана множеством набитых до отказа седельных сумок, к которым, в свою очередь, бечевкой крепились еще тюки и свертки; вся эта конструкция покачивалась так же ненадежно, как и сама наездница. Лошадь снова пошла шагом, дама восстановила дыхание и поправила соломенную шляпу. Она была одета в зеленые цвета Матери, только какого-то темного оттенка, подходящего скорее вдове. Однако на рукаве красовались ленты цветов всех богов: голубая, переплетенная с белой, зеленая с желтой, красная с оранжевой,
Немного помедлив, Иста снова кивнула:
– И вам тоже.
– Мы паломники из Баосии, – сообщила женщина, – путешествуем к месту чудесной смерти канцлера ди Джиронала в Тарионе. Ну за исключением сьера ди Брауды, он вон там…
Она указала на одетого в приглушенных коричневых тонах пожилого мужчину с красно-оранжевой повязкой, означающей его принадлежность Сыну Осени. Рядом с ним ехал молодой человек в одежде поярче; он слегка нагнулся к холке коня, неодобрительно поглядывая на разговорчивую даму в зеленом.
– А с ним его сынок, вон он… Красавчик, а? Что скажете?
Паренек выпрямился и принялся смотреть нарочито вперед, заливаясь краской, что отлично сочеталось с ярко-красной лентой на его рукаве. Его отец не смог подавить улыбки.
– Так вот, он везет сына в Кардегосс, чтобы посвятить в орден Сына. Парнишка пойдет по стопам папаши. А церемонию посвящения будет возглавлять сам рей-консорт Бергон! Эх, как бы мне хотелось его увидеть. Говорят, рей ох как хорош собой. Ибранское побережье, откуда он родом, наверное, благотворно влияет на юношей. Так что нужно будет как-нибудь подыскать причину, чтобы поехать помолиться в Кардегосс и порадовать мои старые глаза.
– Хорошая мысль, – невозмутимо заметила Иста, выслушав весьма поверхностное, но в целом верное описание собственного зятя.
– А зовут меня Кария. Я из Палмы. Недавно была женой местного седельщика. Теперь вдова. А вы, милая леди? Этот приятель ваш муженек, не так ли?
Услышав такое фамильярное обращение, управляющий замка собрался было придержать коня и оттеснить надоедливую даму, но Иста знаком приказала ему остановиться:
– Не надо, ди Феррей.
Тот удивленно поднял брови, но потом пожал плечами и промолчал.
Иста обратилась к паломнице:
– Я вдова… из Валенды.
– Надо же! Прям как я! – обрадовалась женщина. – Мой первый муж родился здесь. Вообще-то я похоронила трех мужей.
Она сообщила об этом, как о своеобразном достижении.
– Ну, не всех сразу, конечно. По очереди.
Затем дама окинула взглядом траурное облачение Исты:
– А своего-то вы недавно похоронили, да? Сочувствую. То-то вы такая грустная и бледная. Это, дорогая моя, тяжело пережить. Особенно в первый раз. Сначала хочешь умереть – это я точно знаю, самой хотелось, но об этом и говорить-то страшно. Ничего, все вернется на круги своя.
Иста улыбнулась и чуть качнула головой, словно не соглашаясь, но не стала объяснять женщине ее ошибку. Ди Феррею ужасно хотелось поставить паломницу на место, раскрыв высокое положение Исты, а заодно и свою должность, и отправить разговорчивую вдовушку своей дорогой, но Иста с интересом обнаружила, что Кария ее забавляет. Болтовня вдовы ее совсем не раздражала и не было желания ее останавливать.
Тем более что это никому не приносит вреда. Кария из Палмы перечисляла всех своих спутников, развлекая Исту запутанными перечислениями их общественного положения, мест рождения и святых целей. Если предмет обсуждения ехал достаточно далеко и не мог ничего слышать, паломница сдабривала свой рассказ бесплатными комментариями их манер и поведения. Помимо пожилого дедиката Сына Осени и его краснеющего отпрыска, в отряд входили четверо членов гильдии ткачей, которые совершали паломничество, чтобы помолиться Отцу Зимы о благоприятном исходе судебной тяжбы; отец с лентами Матери Лета просил для дочери успешного разрешения от бремени; и отмеченная бело-голубой повязкой женщина молила Дочь Весны ниспослать ее дочери мужа. Худая дама в хорошо скроенных зеленых одеждах служителя ордена Матери, имевшая при себе служанку и двух слуг, оказалась ни акушеркой, ни целительницей, а ревизором. Торговец вином ехал принести благодарность Отцу Зимы и выполнить обет за успешное возвращение своего каравана, едва не пропавшего прошлой зимой в заснеженных горах по дороге в Ибру.
Те паломники, что ехали поблизости, периодически выразительно закатывали глаза, потому что знали Карию уже не первый день и уже наслушались ее россказней. Единственным исключением был весьма тучный молодой человек в белом, правда забрызганном грязью, одеянии служителя Бастарда. Он ехал медленно, пристроив книгу между шеей своего грязного белого мула и собственным внушительным животом, и только тогда, когда нужно было перевернуть страницу, он поднимал голову, окидывал окружающих близоруким взглядом и рассеяно улыбался.
Вдова Кария взглянула на солнце, которое как раз достигло зенита:
– С нетерпением жду момента, когда мы наконец доберемся до Валенды. Там есть таверна, где можно хорошенько поесть и попробовать знаменитых жареных молочных поросят. – Она причмокнула в предвкушении.
– Да, там есть такая таверна, – кивнула Иста. За все годы пребывания в Валенде она ни разу там не побывала.
Ревизор ордена Матери, одна из наиболее постоянных невольных слушательниц вдовы, неодобрительно скривила губы.
– Я до мяса даже не дотронусь, – заявила она. – Я дала обет, что на протяжении этого пути не буду есть мяса.
Кария перегнулась через луку седла и прошептала Исте:
– Мне кажется, если бы она дала обет проглотить свою гордость вместо салата, это было бы более веской причиной для паломничества.
Посмеиваясь, она снова выпрямилась; служительница Матери вздохнула и сделала вид, что не расслышала.
Торговец с черно-серой повязкой на рукаве возвел глаза к небу и, ни к кому не обращаясь, произнес:
– Богам ни к чему пустая болтовня. Следует проводить время с пользой, беседуя о высших материях, дабы подготовить наши умы к молитве, а не желудки – к обеду.
Кария бросила на него косой взгляд:
– Или кое-что пониже – для развлечений получше? И вы носите на рукаве цвета Отца! Как вам не стыдно!
Торговец вскинулся:
– Тот бог, которому я собираюсь – или вынужден – молиться, такими вопросами не занимается, уверяю вас, мадам!
Служитель Бастарда отвлекся от книги и примиряюще заметил: