Палитра чужих цветов
Шрифт:
Удивила Алиана — подошла и нейтрально так поинтересовалась, чего это он и куда это он. Старательно изобразила, что ей это, в общем, совсем и не интересно, ну вовсе ни капельки, просто к слову пришлось, — я прям сразу поверил, ага. Мне показалось, что она заметила их перепих со Змейсой и внезапно для себя самой взревновала. Потому что даже ненужный поклонник — это всё равно поклонник. Внимание красивого юноши приятно девушке, даже если у неё есть своя девушка.
— Опять всё заканчивается? — спросила Анахита.
Я стою и смотрю, как Нагма рисует на планшете себя, рисующую себя на планшете, создавая
Выходит недурно, хотя и мультяшно. Цифровая живопись провоцирует. Кроме того, девочка недавно рухнула в пучину аниме-эстетики. Надеюсь, неглубоко и ненадолго, жалко переводить такой талант на шаблонную пучеглазость. Но возраст, ничего не поделаешь, этим надо переболеть. Возраст и социализация — в кружке живописи у неё образовались подружки-сверстницы, завзятые анимешницы, они и притащили в наш дом эту заразу. Зато ребёнок впервые общается не только со взрослыми — в кыштаке она была пария, «иблисов выблядок», дети её избегали. Девочке скоро в школу, надо привыкать. Учительница Катя уверяет, что до сентября подготовит в третий класс, потому что неиспорченная цифровой цивилизацией Нагма поглощает программу начальной школы, урча и причмокивая. Ей интересно, и хочется ещё.
— Для вас — нет, — ответил я Анахите. — Куда бы меня ни понесло, это ваш дом. Твой и Нагмы.
— И что теперь будет?
— Не знаю. Сегодня поедем в город, подадим заявление в ЗАГС, устроим тебя на курсы вождения, запишем Нагму в школу. Я же обещал, что кыштак вам больше не грозит.
— Ты вернёшься?
— Буду жив — обязательно. У меня опасная работа, но я везучий. Денег вам двоим хватит надолго, а если что — устроишься поваром. Плов ты готовишь лучше всех на свете!
— Не надо «если что». Возвращайся. Мы будем тебя ждать, сколько понадобится, и даже дольше. Всегда будем ждать.
— Я знаю. Это важно — когда ждут.
***
День пролетел в бюрократических хлопотах. Не думал, что устроить ребёнка в школу — столько писанины. Я позиционировал себя как отца, и поскольку фамилия и отчество совпадают, вопросов не возникло. Поздний ребёнок, молодая жена, бывает. Анахите теперь по паспорту двадцать восемь, а сколько на самом деле — точно не знает. Ещё один человек без дня рождения.
Мой паспортный возраст, увы, никуда не делся. В отделе регистрации браков местного ЗАГСа сотрудница задумчиво поцыкала зубом, положив рядом наши паспорта, но ничего не сказала. И не такие забавные комбинации в жизни случаются. Подумаешь, невеста в дочери годится — обычное, в общем, дело. Окрутила перспективного вдовца молодуха-мигрантка, натурализовалась, как сумела.
Регистрацию нам назначили аж через полтора месяца, раньше, мол, никак. Вышли из ЗАГСа, сели в кафе, отметили мороженым. Анахита не пьёт, я за рулём.
— Не изменяй мне там ни с кем, кроме Змеямбы, — полушутливо-полусерьёзно сказала моя невеста.
— А с ней, значит, можно? — удивился я.
— Нельзя. Поэтому если случится, мне не рассказывай. Не хочу знать. Но она тебя хотя бы не отобьёт.
— Эй, мы только что заявление подали!
— Ты ещё полтора месяца не женат, — напомнила она. — Так что, если я убью тебя из ревности, меня не оправдают. Кстати, можно спросить?
— Что угодно.
— Ты меня любишь? Или это ради Нагмы? Её-то ты любишь, я вижу. Я не против, девочке нужен нормальный отец. Не отвечай, если не хочешь, это ни на что не повлияет, но я не могла не спросить.
— Отсутствие ответа будет ответом, — сказал я задумчиво. — Но ответа у меня нет. Я испытываю к тебе тёплые чувства. Мне приятно на тебя смотреть. Я радуюсь, увидев тебя утром в своей постели…
— Заспанную и неумытую? — улыбнулась она.
— Именно. Мысль прожить с тобой остаток жизни не вызывает у меня отторжения, возможность завести общих детей тоже. Любовь это? Я не знаю. Может быть, не то пламя страсти, о котором пишут поэты, я даже цветов тебе не дарил…
— Я нарву в саду, если хочешь, — фыркнула Анахита, — вручишь торжественно. Только сам не рви, ты ничего в них не понимаешь.
— Или я слишком старый для сильных чувств, или огонь ещё разгорится, не знаю. Это самый честный ответ, который я могу дать сейчас.
— Меня он устраивает, спасибо, — кивнула Анахита. — Забирать заявление не побегу. Встречный вопрос будет?
— Любишь ли ты меня?
— Неужели тебе совсем не интересно? — улыбнулась она грустно.
— Ты удивишься, но я даже жену ни разу за двадцать лет не спросил. Боялся в неловкое положение поставить или не хотел знать правду.
— Я всё равно скажу. Нет, я тебя не люблю.
— Внезапно, — признал я.
— Ты стал моим спасением, я тебе беспредельно благодарна, за себя и особенно за дочь. Ты сделал для нас всё и даже больше, никто и никогда не был к нам так добр. Я не хотела бы лучшего отца для Нагмы и мужа для себя. Я буду настолько хорошей женой, насколько смогу. Я готова родить тебе детей, если захочешь. Но это не любовь. Может быть, однажды, но ещё нет. Прости. ЗАГС закрывается в пять, у тебя есть время забрать заявление.
— Я не заберу, и ты это знаешь.
— Знаю.
— Хочешь ещё мороженого?
— Поберегу фигуру. Не хочу, чтобы говорили: «Замуж выскочила и сразу растолстела!» — улыбнулась она.
— Тогда поехали домой, пока молоко в багажнике не прокисло. Заодно поучу тебя проезжать нашу стрёмную тропу, тебе скоро придётся самой по ней ездить.
— Ты не обиделся? — спросила Анахита по дороге.
— Чуть-чуть, — признался я. — Уязвлённое мужское самолюбие: «Чем это я не хорош?»
— Дело не в тебе. Я и в Петра не была влюблена, просто хотела свалить из кыштака. Я с детства бача-пош, существо без пола, перспектив и права на чувства. В какой-то момент думала, что это прошло, что я готова любить и быть любимой, но бац — снова десять лет кыштака. Мне нужно время, чтобы поверить, что это кончилось.
— Хорошо, что мы не стали врать друг другу. Нам обоим понадобится время, чтобы привыкнуть быть семьёй, но теперь вы, по крайней мере, в безопасности… — сказал я, подтверждая, что пророк из меня крайне хреновый.