Палитра

Гарина Зоя

– Сколка?

Федор, сопротивляясь захлестнувшей его дрожи в коленках, с достоинством произнес:

– Ван хандрид доларз, – и сам обомлел от собственной наглости. Но понимая, что отступать уже нельзя, он в отчаянии ткнул себя пальцем в грудь и многозначительно добавил: «Федор Рыжов!»

Иностранец, проявивший финансовый интерес к творчеству Федора, после слов «ван хандрид доларз» удивленно поднял брови и вытянул губы, отчего его лицо стало похоже на скворечник, но после столь убедительного жеста Федора брови опустил, губы разжал, на несколько секунд задумался и, махнув рукой со словами «окей!», достал из внутреннего кармана куртки пачку стодолларовых купюр. У Федора екнуло сердце, но виду он не подал, а всё стоял, прижимая картонку к груди, с одной мыслью в голове: «Надо же!».

Иностранец повторил «окей» и протянул Федору аккуратно отделенную банкноту. Федор бережно, двумя пальцами взял ее и отдал картонку иностранцу. Он хотел сказать спасибо, но то ли от счастья, то ли от волнения забыл, как это будет по-английски, и вместо этого поднял палец и уже менее уверенно проговорил: «Федор Рыжов». «Гуд-бай», – пропел иностранец и пошел своей дорогой. А Федор – своей, в магазин, где на радостях купил целых пять бутылок водки, а на рыночке, возле дома, – большой шмат сала, у круглой розовощекой хохлушки.

…А теперь Федор, задушенный, лежал на полу кухни.

Кухня была малогабаритная, так что его распростертое тело занимало почти всё свободное пространство на полу, а босые ноги упирались в ножки кухонного стола, на котором сейчас стоял один только стакан и почти пустая бутылка водки, чудом уцелевшие во время драки. Всё остальное, в том числе и закуска, валялось на полу, рядом с Федором, а на табурете у кухонного стола, прислонившись к стене, сидела Фиска и, казалось, дремала.

В ее пьяном мозгу, как живые картинки, проносилась вся ее жизнь, сулившая ей богатство и успех, но так и не оправдавшая ни единой надежды. Реальные события сменялись каким-то бредом, столь же безнадежным и безрадостным.

Фиска не чувствовала ни обиды, ни отчаяния, и тогда ей привиделся ее сын, умерший от энцефалита в возрасте трех месяцев от роду, голенький, плывущий к ней из какого-то небесного марева, украшенного то ли звездами, то ли фонарями. Младенец тянул к Фиске крохотные пухлые ручонки. Фиска скривила губы, намереваясь заплакать, но не успела, потому что младенец открыл рот, оказавшийся непомерно большим и, обнажив острые и крючковатые, как у пираньи, зубы, закричал утробным басом: «Мама-а-а!»

Фиска испугалась и открыла глаза.

Постепенно Фиска вернулась к реальности и вспомнила о мертвом Федоре. Федор так и лежал на полу, но в сумраке Фиске показалось, что он дышит.

– Федька! Вставай! Хватит придуриваться! А то я всё выпью! – пригрозила Фиска. – Слышь?

Фиска пристально всматривалась в сумрак в надежде заметить в неподвижном теле хоть какой-нибудь признак жизни. Ей показалось, что пальцы правой руки Федора пошевелились, но вместо радости Фиска испытала страх.

«А вдруг он и правда сейчас встанет, – подумала Фиска, – встанет мертвый!»

Глаза Фиски расширились, и она перекрестилась.

Но Федор не встал, и Фиска облегченно вздохнула.

– Короче, ты всё-таки умер, – обратилась она к Федору без тени грусти. – Решил, что я без тебя пропаду, в тюрьму сяду, да? А вот тебе! – Фиска скрутила кукиш и ткнула его в сторону Федора. – Не пропаду. Вот увидишь. Картины твои продам и заживу припеваючи. Понял?.. А что? Ты сам говорил, что твои картины будут стоить миллионы, как только ты умрешь. Вот. Ты умер! А картины у меня. Значит я миллионерша! Понятно тебе?.. Да ладно, не переживай, я тебе памятник что надо сделаю, из мрамора.

Фиска закурила сигарету и продолжала:

– Только вот как же мне тебя похоронить? Сейчас-то ведь денег нет, да и задушенный ты, люди интересоваться начнут, спрашивать: как?.. что?..

Как им объяснить? Не знаешь? Вот. И я не знаю…

Фиска вылила остатки водки в стакан.

– И водка уже закончилась. – Фиска наклонилась и изучила пространство под столом. – И-и-и-х, – втянула она в себя воздух, – это что, мы с тобой сегодня аж четыре бутылки оприходовали? Ничего себе! А я как стекло! Водка пошла – дрянь, совсем не берет! Слышь, Федь, у тебя ж точно заначка есть! Где? Чё молчишь? Тебе ж уже не надо! Ты ж бросил пить!

Эта мысль показалась Фиске смешной, и она, хрипя, засмеялась во весь голос.

– Точно! Видишь, нет худа без добра! Ты умер, значит, с сегодняшнего дня ты не пьешь! А как ты думал? По-другому не бывает, дорогой мой! А я пью!

Фиска подняла стакан и махнула им в сторону Федора:

– Твое здоровье!

Выпив, она шумно вдохнула воздух, встала и открыла холодильник.

– Чё ж, Федь, у нас вечно жрать нечего? О! – весело воскликнула она. – Наговариваю я, Феденька, на тебя – ты ж сало принес! А я и забыла, башка дырявая! А ты молодец! Кормилец! Вот оно наше сало, на полу валяется.

Фиска обвела взглядом кухню.

– Нож не видел? А! Вот он, на самом видном месте! На подоконнике.

Отрезав небольшой кусок сала, Фиска положила его в рот и сощурилась от удовольствия:

– М-м-м, вкусно! Славное сало, видать хохляцкое. Хохляцкое сало – особенное, для гурманов. Уж в этом я толк знаю, можешь мне поверить. А если б еще огурчик солененький… под водочку первое дело. Жаль… Жаль, огурчика нет для полноты счастья… – Фиска тяжело вздохнула.

– Слышь, Федь, пойду я спать. Ты уж меня прости. Я знаю, что над покойником положено ночь сидеть, но, честное слово, нет никаких сил. Устала. Ну, давай я тебя поцелую, а завтра утром мы с тобой чё-нибудь придумаем. Ладно?

Пьяная Фиска попыталась наклониться, но не удержалась на ногах и упала прямо на тело Федора, сильно стукнувшись коленями о пол. Боли она не почувствовала, хотя падение ее раздосадовало.

– Твою мать, – выругалась она.

Ей удалось встать на четвереньки. Четырех точек опоры оказалось достаточно, чтобы уверенно зафиксировать себя в пространстве.

– Это я не на тебя, Федь. Я знаю, о покойниках плохо не говорят. Короче, я там в комнате прилягу, а ты пока тут отдохни, а то мне тебя до кровати не дотянуть. – Фиска неловко ткнулась губами в лоб Федора.