Палм-бич
Шрифт:
Пожар начался еще до того, как мужчины забрались под жаркие простыни; он набирал силу, пока приятели проваливались в пьяное оцепенение. Жадно набросившись на рассохшиеся от дневной жары бревна, подгоняемый капризным ночным бризом, огонь беспрепятственно предался дикой оргии разрушения. Лайза, спавшая беспокойно, услышала и почувствовала его первой. Распахнув настежь дверь, она ударилась о стену жара, оглушившую ее треском и шипением ревущих языков пламени. Ее спас только инстинкт. Лайза захлопнула дверь перед огнем и за несколько мгновений, которые подарило ей это интуитивное правильное действие, успела выбраться
Стоя там одна, в полном смятении чувств, едва соображая, что происходит, Лайза наблюдала, как пламя пожирает ее мирок. Между сном, пробуждением и явью пронеслись лишь несколько коротких секунд. Теперь ее охватил жуткий ужас. За оградой кричали соседи, и их тревожные крики проникали в полусонное сознание Лайзы.
Ее отец, мать и дед находились в гудящем огненном котле. Удалось ли им, как и ей, спастись? Или они уже исчезли – исчезли навечно, не оставив возможности даже для горестного прощания? Лайза подбежала к свирепому пламени, еще раз ощутила на своем лице его беспощадный жар, вдохнула удушающий запах дыма. Боль, которая обожгла ее неприкрытые, обнаженные соски, чудовищный, безымянный – ужас, который внушал пожар, заставили Лайзу отпрянуть назад. И тут она увидела тень.
Из самого центра бушующего огня, дергаясь точно лунатик, появился призрак.
Парализованной ужасом Лайзе потребовалось несколько секунд, чтобы понять, кто это. Это была ее мать, и она пылала. Мэри Эллен вырвалась из ада, однако ей не удалось спастись от него.
Лайза прыгнула вперед, как зачарованная глядя на пляшущие, рвущиеся языки пламени, которые скакали и вились вокруг обнаженной плоти матери. Ноздри Лайзы пронзило зловоние горящей кожи тела, которое подарило ей жизнь и теперь на ее глазах корчилось в огне. Сердце Лайзы застонало от ужаса.
Ослепленная огнем, Мэри Эллен проковыляла к Лайзе, и сквозь ее обожженные губы просочился сухой, опаленный крик боли и страха. Пытаясь обрести спасение, которого ей не суждено было найти, Мэри Эллен делала руками странные, молящие жесты, напоминающие движения ребенка, который с завязанными глазами 'играет в жмурки.
Не обращая внимания на огонь, Лайза бросилась в объятия Мэри Эллен, предлагая свое обнаженное тело как бальзам для смертоносных ран, как пищу для безжалостного огня взамен материнской плоти. Она грубо опрокинула. Мэри Эллен на землю и, распластав ее, накрыла собой, словно одеялом, в отчаянной попытке перекрыть к телу матери доступ кислорода, без которого пламя не может гореть. Она не чувствовала боли, когда огонь пытался перекинуться на нее, не думала об увечьях, которые могла нанести себе своим самопожертвованием. Она была животным, которым движет только сила инстинкта, сила любви.
Мать и дочь катались вместе по выжженной, редкой траве двора, стеная духовно и физически. Потом появились руки других людей, раздались другие голоса, последовал резкий шок от холодной воды, послышались приглушенные восклицания ужаса.
Поменявшись местами с матерью в отношениях, освященных временем, Лайза покачивала Мэри Эллен на своих руках; мать и дитя вцепились друг в друга, сопротивляясь рукам, которые пытались разъединить их. Лайза нежно вглядывалась в обезображенное лицо, красоту которого слизнул беспощадный огонь; сила пожара искорежила и истерзала родные черты.
И когда ощущение горя прорвалось сквозь захлестнувшие Лайзу волны страха и ярости, сквозь ток адреналина, толкавшего к действию, то хлынули слезы.
– О, мама, – рыдала Лайза, а большие соленые слезы наполняли ее глаза и струились по сухим щекам, равномерно капая на распухшую, потерявшую цвет и сочащуюся влагой кожу. – О, мам, останься со мной. Не уходи. Пожалуйста, останься.
Она обнимала умирающую мать, прижимала ее к своему сердцу, пытаясь слиться с нею, вдохнуть жизнь в смерть, отсрочить неизбежный уход в вечную пустоту. Узнать Мэри Эллен было невозможно, она была низведена до самой жалкой карикатуры на свою былую красоту, однако в ее изуродованном теле еще билось сердце, еще дышали легкие. Для Лайзы этого было достаточно, и она молила Бога не забирать дар жизни, без которого ничто невозможно, без которого нет никакого будущего.
Мэри Эллен попыталась пошевелить израненными губами, и Лайза склонилась, чтобы услышать произносимые сквозь боль слова. Она их никогда не забудет, всегда будет относиться к ним с уважением и пронесет их через жизнь, как талисман – волшебный амулет, который осветит ей путь вперед.
– Милая Лайза. Я так тебя люблю… так люблю.
– О, мам, я тоже люблю тебя. Я люблю тебя. Оставайся со мной. Оставайся со мной.
– Я пошла… в твою комнату. Но ты спаслась. Я так счастлива.
Ее голос звучал все слабее, но она снова заговорила:
– Лайза. Милая девочка. Все эти вечера, на крыльце. Помни, о чем я тебе рассказывала. Не сдавайся, как я. У тебя получится. Я знаю, что получится. Понимаешь, о чем я говорю. О, Лайза… прижмись ко мне.
– Не разговаривай, мам. Скоро сюда приедут врачи. Постарайся не говорить.
Теперь пучина горя окончательно поглотила Лайзу, и она зарыдала, почувствовав под своими руками, как дернулось исковерканное тело матери, цеплявшееся за ускользающую жизнь.
– Я помню, мамочка. Я все помню. Не умирай.
Мамочка, пожалуйста, не умирай.
Но, не внимая этой горячей мольбе, Мэри Эллен вогнула спину, и по телу ее пробежала судорога. И словно лист, гонимый ветром, в ее последнем вздохе прошелестело:
– Палм-Бич… Лайза… всего лишь только мост…
Было двенадцать часов дня, и солнце палило землю, вонзаясь лучами в пропеченный тротуар, как стрелами, сверкающими и дрожащими в неподвижном воздухе. Но Лайза и Мэгги отчего-то как бы не замечали этого и, сдвинув головы, вели напряженный разговор возле банка.
– Но что же ты собираешься сказать, Лайза? Ты же знаешь, это действительно ушлые ребята. Папа всегда говорит, что они дают в долг только тем, кто в деньгах не нуждается.
– Все будет нормально, Мэггс. Гимнастический зал у меня заработает. Я это знаю и заставлю этого типа тоже поверить. Мы договоримся. Вот посмотришь.
Вид у Мэгги был сомневающийся, однако, как всегда, самоуверенность Лайзы оказалась заразительной.
– У тебя есть все документы?
Лайза помахала скоросшивателем перед носом подружки и рассмеялась.