Паломничество Ланселота
Шрифт:
— Это что — подводный вулкан? — спросила она Миру.
— Нет. Там раньше было Мертвое море. Оттуда до сих пор поднимаются и расходятся в океане мертвые воды.
— Мертвые воды греха… Как страшно!
— Да. Глядя туда, понимаешь, что и вправду существует вечная расплата за нераскаянный грех. Помилуй нас, Господи, и не воздай нам по грехам нашим, но дай прощение по милосердию Твоему!
— Аминь, — сказала Дженни.
— Что ты видишь теперь? — спросила Мира.
— То же, что и ты, — удивилась Дженни.
— Думаю, что нет. Я же не видела Илию
— Да? А я будто смотрю на большую карту мира, и если хочу что—то разглядеть в подробностях, то это место приближается к моим глазам и увеличивается. Первый раз я видела такое, когда глядела на мир вместе с Айно с башни Жизора: он показал нам тогда, как движется через Пиренеи автобус с нашими детьми, а потом показал дорогу к Бабушкиному Приюту и сам остров с усадьбой. А теперь я точно так же все вижу и без Учителя, — голос у Дженни опять дрогнул.
— Какой счастливый дар он тебе оставил в наследство! Нет справедливости даже у пророков: как бы мне пригодился такой дар в моих деловых поездках! Ну рассказывай, что ты видишь, Дженни.
— Почти вся Европа затоплена…
— Это не новость!
— Кругом мутная зеленоватая вода, а по ней разбросаны острова и островки, и на них повсюду черные пожарища. Даже заросли дьяволоха по краям Европейского и Дунайского морей выгорели. Белесый туман от гнилых вод смешивается с черным дымом пожарищ.
— А люди?
— Люди уже не мечутся по дорогам и не прячутся в руинах. Я бегу глазами по дорогам и повсюду вижу лежащих или сидящих в унынии оборванных, изможденных, умирающих людей. Никто не ест и не пьет, у них такой вид, будто все они потеряли надежду и ждут смерти как избавления. Я вижу целые поля мертвых клонов и растерянно бродящих возле них экологистов. И так до самой Скандинавии, но и в Скандинавии то же самое. А на островках света люди живые и бодрые, но вид у них такой, будто они непрерывно постятся. Они тоже оставили труды и только молятся.
— А что дальше, на востоке?
— А на востоке — сплошная стена света.
— Понятно. Там — Россия. А "стену отчуждения" ты видишь?
— Вижу. Но она уже почти вся разрушилась. Странно, что люди не идут к ней, чтобы спастись в России.
— Они уверены, им внушили, что там еще больший ад. А я рада, что миллионы евреев остались в России: теперь они ждут Мессию вместе со всеми православными — ждут Его во второй раз и каются за тот, первый раз. Ты можешь заглянуть за эту световую стену?
— Это не стена — это полупрозрачная завеса над развалившейся "стеной отчуждения". Я вижу только голубое, зеленое и синее — небо, леса, поля и реки с озерами. Больше ничего не видно, все в глазах расплывается.
— Довольно, а то совсем ослепнешь. Пойдем вниз, Дженни. Мне надо идти в город по делам.
— Пойдем. Я устала, и голова кружится.
Мира ушла, и Дженни снова затосковала. Так в тоске и слезах прошел весь этот день, за ним другой. Мира не возвращалась, К вечеру Дженни не выдержала и решила пойти одна в старый город, чтобы подойти поближе к Айно и проститься с ним.
Вышла она из обители во время вечерней службы. Перед уходом благословилась, хотя и не стала подробно говорить матушке, куда и зачем идет — просто подошла и молча подставила руки и склонила голову. Матушка шепотом благословила ее и перекрестила. Дженни тихонько выскользнула за дверь храма. Она еще зашла в сторожку к сестре Елене и спросила ее, как ей дойти до храма Воскресения Господня. Та подробно рассказала дорогу.
С наступлением темноты улицы и переулки старого Иерусалима пустели, лавки закрывались железными ставнями, двери наглухо запирались. Дженни казалось, что она идет по пустому и гулкому лабиринту. На площадь перед храмом Воскресения Господня она добиралась по улицам, носившим название Скорбного пути — Via Dolorosa.
Христианское предание хранило путь, по которому Иисус Христос шел с крестом от претории до Голгофы. Сотни лет паломники со всего мира благоговейно шли по древним улочкам, на которых кое—где сохранились плиты двухтысячелетней давности, некоторые даже проходили весь путь на коленях. Антихрист приказал сорвать с домов таблички с надписями "Via Dolorosa", но следы грубо выломанных мраморных табличек остались на стенах ранами, похожими на пулевые, и служили теперь ориентирами.
Выйдя из улочки—щели на площадь перед храмом, Дженни еще успела удивиться тому, как легко она нашла дорогу и как быстро добралась до места, следуя указаниям сестры Елены. Сколько дней она бродила по торговым улицам, продавая воду, но ни разу даже нечаянно не попала на площадь Воскресения, а тут дошла за какой—то час. Но увидев перед собой пустую площадь с помостом посередине, она уже больше ни о чем не думала.
Вокруг помоста стояла плотная цепочка клонов, а по площади прохаживались экологисты. Больше тут никого не было. Помост был не выше человеческого роста, Дженни примерно по плечи, и она видела застывшие лица пророков, глядящие в небо открытыми глазами. Она долго стояла в тени дома и не знала, подойти ей ближе к помосту или этого делать нельзя. Экологисты уже на нее поглядывали и переговаривались.
Сразу за помостом стояла стена плотного тумана. Вглядевшись, Дженни различила в нем стену и дверь храма. Под пристальными взглядами экологистов она быстро прошла по краю площади и смело вошла в туман туда, где темнела дверь. Туман внутри был тепел и светел. Она протянула руку и нашарила массивную металлическую ручку двери, толкнула ее, и дверь отворилась.
В храме царил теплый сумрак, пахнущий свечами и ладаном. Перед нею был притвор с беломраморной стеной, а на стене — большая мозаичная фреска—икона, подсвеченная несколькими тускло горевшими лампадами. Посреди притвора на полу лежал длинный темный камень. "Камень помазанья" — вспомнила она рассказ сестры Елены. Опустившись на колени, она приложилась к камню и ощутила исходивший от него тонкий цветочный запах. Сестра Елена сказала ей, что благочестивые паломницы приносят сюда цветочное масло и обливают им камень — отсюда и благоухание.