Паломничество Ланселота
Шрифт:
— Я буду очень осторожен, хотя мне кажется, что мой код по—прежнему бездействует, — сказал доктор Вергеланн, поднимаясь со своего спального мешка.
— Вас проводить, доктор? Теперь, кажется, еще и дождь зарядил.
— Не беспокойтесь, Ланс. Куртка у меня непромокаемая, я ее на голову натяну.
Вскоре доктор вернулся и вынул из—под куртки Библию.
— Маленькое чудо, друзья! — объявил он с порога. — Мой код совершенно не реагирует на Библию.
Дженни поглядела на свою правую руку и сказала:
— С моим кодом тоже что—то случилось, он перестал светиться. А у тебя, Ланс? То же самое, вот удивительно! Ага, значит, теперь
— Как будто ты не делала этого раньше, — усмехнулся Ланселот.
— Но я все—таки помнила о Надзоре, а теперь… Да здравствует свобода и независимость в пределах Эльсинора и его окрестностей!
— Центр Надзора находится в Иерусалиме, а это значит, что Надзор не действует по всей Планете, — заметил Ланселот, разглядывая свой потускневший код. — Учтите, друзья, что наша независимость включает и нашу беззащитность: мы можем совершенно независимо погибнуть, и никто никогда не узнает, где и как это случилось, это во—первых. А во—вторых, как бы нам не превратиться в асов: если наши коды больше не действуют, это означает, что мы отныне не сможем ничего ни купить, ни продать, ни перевести наши деньги с одного счета на другой.
— Ох, об этом я не подумала! А как же твои деньги, внесенные на ММ?
— Увидим. Ладно, не будем заранее горевать. Все равно с проблемой наших кодов мы сможем разобраться не раньше, чем до беремся до цивилизованных мест.
— Совершенно верно, — кивнул доктор. — Ну а сейчас, дети мои, давайте, пока хлещет дождь и воет буря, откроем Библию и начнем читать, как делали люди встарь, когда еще не было ни персоников, ни Реальности. Однажды норвежский король Олав Трюгвасон, бывший язычник, принявший крещение, собрал домочадцев и слуг в своем бревенчатом замке вокруг закопченного очага и при его свете начал читать им Библию. Вот так когда—то христианство пришло в Норвегию.
Дженни уселась на пол рядом с коляской Ланселота и пристроила голову ему на колени, полностью пренебрегая его и своей "зонами комфорта", не говоря уже о "правиле двух вытянутых рук". Доктор открыл Библию и начал читать:
— Родословие Иисуса Христа, сына Давидова, сына Авраамова…
Пока бушевала буря над Эльсинором, в замке Кронборг пилигримы, натянув на себя всю теплую одежду и укутавшись в спальники, читали Святую Книгу. Днем они читали при тусклом свете, падавшем из окна, а вечерами им светил огонь, разведенный в камине. Доктор и Ланселот читали очень хорошо, а Дженни — по слогам, запинаясь, но свою очередь она уступать никому не хотела. К концу она стала читать гораздо лучше.
И вот Ланселот прочел: "Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и весь мир не вместил бы написанных книг. Аминь".
Никто не сказал ни слова. Как раз пора было ужинать, и Дженни принялась накладывать в миски кашу, доходившую в уголке камина.
Только после чая Ланселот первый заговорил о прочитанном.
— Пожалуй, я готов признать, что, не смотря на печальный конец, это очень светлая книга, — сказал он. — Пока мы читали, матушкин Христос стоял передо мной как живой. Никогда не встречал ни в одной книге такого удивительного героя. Интересно, как это удалось четырем авторам сохранить единство в Его описании? Судя по стилю, они все четверо были такие разные.
— Я думаю, что знаю ответ, — задумчиво сказала Дженни.
— И что же вы думаете, Дженни? — спросил доктор.
— А все очень просто: эти люди, Матфей, Лука, Иоанн и Марк, записали то, что сами видели или слышали от верных людей. Я думаю, что Христа нельзя выдумать, Его можно только описать. Вот и Ланс говорит, что ничего подобного не встречал в других книгах. А он, наверное, сто книг прочел!
— Да, ничего подобного я в книгах не встречал.
— А в литературе были попытки создать подобный образ, — сказал доктор, — но они никому не удались. Ланс, вам не случалось читать русского писателя Федора Достоевского?
— В библиотеке на моем острове есть несколько его книг.
— Роман "Идиот" читали?
— Читал. Вы думаете, доктор, что Достоевский пытался наделить своего князя Мышкина чертами Иисуса Христа?
— Несомненно. Как вы считаете, ему это удалось?
— Да ничуть! Князь Мышкин — чудесный человек, светлый и добрый, всех понимающий и всех прощающий, это так. Но это физически немощный и душевно нездоровый человек. А Христос — это ясность ума и абсолютное психическое здоровье.
— И физическое тоже. Он здоровый и сильный, — сказала Дженни. — Вы только вспомните, ведь Он постоянно в пути и почти не отдыхает, а питается как скудно! Хлеб, иногда рыба, иногда просто сухие пшеничные зерна, какие—то плоды с придорожных деревьев и только изредка угощение в гостях. Но Он никогда не устает и не болеет! Доктор, вы случайно не знаете, что такое "смоквы"?
— Знаю. Это такие южные фрукты, их еще называют инжиром и фигами. В прежние времена их продавали в свежем и вяленом виде.
— Они вкусные?
— Вкусные и полезные. Я советовал варить их в молоке и давать детям при простуде: фиги смягчали кашель, а дети обожали сладкое лекарство.
— Как много всего было в прежние времена! И плотники тогда тоже были?
— Конечно. Так называли людей, работавших с деревом. Они обрабатывали его с помощью топора, пилы, рубанка, стамески и разных других инструментов. Было много деревянных домов, вот как дом Писателя, в котором живет Ланселот, и все дома эти были построены плотниками.
— Это была трудная работа?
— Да, это был тяжелый физический труд. Недалеко от нашего дома была мастерская, где плотники изготовляли деревянные оконные рамы и двери. Все соседские мальчишки бегали туда за деревянными чурбачками, мы из них мастерили кораблики. Я до сих пор помню, как славно пахнут древесные стружки.
— Вот видишь, сэр Ланселот Неверующий, и смоквы были на самом деле, и плотники. Значит, и Христос был!
— Дженни! Неужели ты думаешь, что Христос и вправду жил в Назарете с названным отцом и матерью, работал топором и рубанком, ловил рыбу, а потом странствовал и проповедовал, по пути срывая смоквы и пшеничные колосья?
— Именно так я и думаю, Ланс. Вернее, чувствую. Вот ты помнишь сцену, когда иудеи хотели побить женщину камнями?
— Помню. Должен признать, очень сильная сцена.
— Ты обратил внимание, Ланс, что делает Христос, пока иудеи стоят и размышляют, имеют ли они право кидать в нее камни?
— Он сидит, склонив голову, и что—то чертит пальцем на песке…
— А она стоит и ждет. Потом Он поднимает голову и говорит: "Ушли? Ну иди и ты, и больше не греши…". Ланселот, ведь это реальнее, чем Реальность, это же просто, видишь! Будто кто—то стоял рядом с Христом и перепуганной женщиной, наблюдал и запоминал все до мелочей.