Память, что зовется империей
Шрифт:
– Искандр мог несколько преувеличить масштаб переноса личности, – сказала она отрывисто.
– Но ты же там?…
– Сейчас нет, – ответила Махит и понадеялась, что Три Саргасс примет это за задуманное действие имаго-механизма, а не за критическую ошибку. – К тому же мне очень интересно услышать, что мой предшественник так несдержанно делился информацией о закрытой технологии.
– Как вижу, вашей посреднице понадобилось приблизительно тридцать шесть часов, чтобы вытянуть те же сведения из вас.
– Смягчающие обстоятельства, патриций,
– Неужели, – бросил Пятнадцать Двигатель сухо.
– Человек, которого вы знали, – да.
– Тогда мне незачем с вами беседовать, – ответил Пятнадцать Двигатель. – Добрую часть двадцати лет я нахожусь вне межзвездной политики. Больше десяти лет назад я ушел в отставку из министерства информации. Живу тихо и занимаюсь собственной работой вдали от перипетий центрального правительства. – Он собрался встать, отодвинулся на кресле от стола. Тарелка с цветами затряслась; вода плеснула за край и побежала по камню, чтобы капнуть на пол ресторана.
Завороженная таким транжирством, Махит только успела сказать: «Похоже, он вам доверял», – пытаясь хоть как-то спасти встречу, но Пятнадцать Двигатель ловко отступил на шаг, чтобы не угодить в лужу, – и тут мир полыхнул белым и заревел.
Она лежала на полу, мокрой щекой в пролитой воде. В воздухе клубились густой едкий дым и крики на тейкскалаанском. Ей на бедро упала часть стола – или часть стены, тяжелый обездвиживающий мрамор, – и, стоило шевельнуться, Махит прибило к полу гвоздем сияющей боли. Поле зрения было частично закрыто – перед глазами торчали ножки кресел и обломки, – но все, что было видно, пылало.
Она знала тейкскалаанское слово «взрыв» – основа военной поэзии, обычно приукрашенное эпитетами типа «потрясающий» или «огнецветный», – но теперь, экстраполируя из криков, узнала и слово «бомба». Короткое. Можно кричать очень громко. Это она поняла, потому что именно его кричали люди, когда не кричали «помогите».
Три Саргасс нигде не было видно.
На лицо что-то капало – мокрое, как разлитая вода, но с другой стороны. Капало, собралось и пролилось из впадинки виска по щеке и глазу, и было красным, было кровью. Махит повернула голову, выгнула шею. Кровь свернула вниз, в рот, и она сжала губы.
Кровь текла от Пятнадцать Двигателя, упавшего обратно в кресло: его рубашку – его торс – разорвало, горло испещрило шрапнелью. Лицо – девственно-чистое, глаза – открытые, остекленевшие. Должно быть, бомба находилась близко. Справа от него, видела она по углу попадания осколков.
«Искандр, прости», – подумала она. Может, ей и не нравился Пятнадцать Двигатель – а всего мгновение назад он начал не нравиться очень остро и сильно, – это все же человек Искандра. И она была в достаточной степени Искандром, чтобы ощутить чужую скорбь. Упущенную возможность. Утрату того, что не смогла защитить.
Перед носом появились колени в прокопченных кремовых штанах, а затем Три Саргасс уже стирала руками кровь с ее лица.
– Мне правда хотелось бы, чтобы ты осталась жива, – сказала Три Саргасс. Махит с трудом слышала из-за криков, и даже крики заглушались растущим электрическим гулом, словно ионизировался сам воздух.
– Тебе повезло, – сказала Махит. Голос подчинялся. Челюсти слушались. Теперь в рот попала кровь, несмотря на все старания Три Саргасс.
– Отлично, – сказала Три Саргасс. – Прекрасно! Сообщать о твоей смерти императору было бы очень стыдно и наверняка прикончило бы мою карьеру, а еще, кажется, я бы и сама расстроилась… ты же не умрешь, если я уберу этот кусок стены, я ведь не икспланатль, я ничего не понимаю в неритуальном кровопускании, только что нельзя выдергивать стрелы из вен, да и то видела в очень плохой театральной адаптации «Тайной истории императоров»…
– Три Саргасс, у тебя истерика.
– Да, – сказала Три Саргасс, – знаю, – и отпихнула то, что прижимало Махит к земле. Облегчение стало новой болью. Гул забирался все выше, воздух между Три Саргассю и ею самой начал заплывать бледным и ужасающим голубым цветом, словно на глазах смеркалось. Мраморный пол ресторана покрылся рисунком тревожных микросхем – все синие, все сияющие, окрашивали воздух светом. Махит вспомнились утечки из ядерного реактора – как они сверкали синим, прожаривая плоть; вспомнилось то, что она читала о молниях с небес. Если воздух правда ионизирован, им уже конец. Она с трудом поднялась на локти, дернулась к руке Три Саргасс, схватилась, смогла сесть.
– Что случилось с воздухом?
– Взорвалась бомба, – сказала Три Саргасс. – Ресторан горит – что, по-твоему, еще могло случиться с воздухом?
– Он синий!
– Это Город замечает…
Часть крыши ресторана содрогнулась и рухнула, оглушительно громко. Три Саргасс и Махит одновременно пригнулись, прижались друг к другу.
– Отсюда нужно выбираться, – сказала Махит. – Вдруг это не единственная бомба, – слово легко срывалось с губ. Интересно, произносил ли его Искандр.
Три Саргасс подтянула ее на ноги.
– С тобой это уже происходило?
– Нет! – ответила Махит. – Никогда.
На Лселе бомба в последний раз взрывалась еще до ее рождения. Взрывом террористы – они себя звали революционерами, но были просто террористами – впустили на станцию вакуум. Впоследствии их изгнали в космос и отключили все их линии имаго: вместе с самым старшим было утеряно инженерное знание тринадцати поколений. Станция не сохраняла тех, кто готов раскрыть невинных космосу. Если этим затронута вся имаго-линия, ее уже не стоит оставлять.
На планете все иначе. Синим воздухом можно было дышать, хоть он и провонял дымом. Три Саргасс поддерживала ее за локоть, пока они выходили на плазу Центр-Девять, где небо было все того же невозможного цвета, словно ничего не случилось. По площади к безопасности других зданий или к темному убежищу метро струился поток тейкскалаанцев.
– Может быть, – спросила Три Саргасс, – бомбу принес Пятнадцать Двигатель? Ты не видела…
– Он погиб, – перебила Махит. – Ты хочешь сказать, он был каким-то… пожертвовал собой?