Память, что зовется империей
Шрифт:
– И правда проблема, – сказала Девятнадцать Тесло – с сочувствием, так что стало только хуже.
– Но не наша, – продолжила Махит. – Я сомневаюсь, что вы, ваше превосходительство, правильно понимаете, что такое имаго.
– Так просвети же.
– Это не воссоздание. И не двойник. Это… представьте это в виде языковой и протокольной программы клонирования разумов.
Словно остаточная мысль – Искандр на задворках разума: <Мечтай>.
В панике она подумала: «Ты там?»
Ничего.
– … Искандр точно описывал процесс не так, – договорила Девятнадцать Тесло.
– Имаго – это живая память, – сказала Махит. – Память идет в комплекте с личностью. Или они одно и то же. Это мы открыли довольно давно. На тот момент, когда я покинула станцию, самые старые имаго-линии просуществовали четырнадцать поколений, а сейчас уже идет пятнадцатое.
– Какую же роль на горнодобывающей станции стоит хранить больше пятнадцати поколений? – спросила Девятнадцать Тесло. – Губернаторы? Нейробиологи, чтобы дальше производить имаго-аппараты?
– Пилоты, эзуазуакат, – сказала Махит и вдруг обнаружила в себе яркую и внезапную гордость за станцию – что-то вроде нарастающего патриотизма, который вроде бы раньше не входил в ее эмоциональный лексикон. – Мы и другие станции в нашем секторе с самых времен колонизации региона не привязаны к планете. В нашем секторе и нет небесных тел для проживания, – только планеты и астероиды для добычи минералов. Мы станционники. Мы всегда прежде всего сохраняем пилотов.
Девятнадцать Тесло покачала головой – смешливый, очеловечивающий жест: короткая черная челка упала на лоб, и она убрала ее свободной от пиалы рукой.
– Ну, конечно. Пилоты. Следовало догадаться. – Она помолчала; больше ради театральности, подумала Махит, передышка, чтобы подчеркнуть мгновение радостных взаимных открытий, а потом отмести возникшую между ними двумя связь. – Значит, память идет в комплекте с личностью. Допустим. Тем более интересно, почему ты до сих пор не ответила, по какой такой причине я не разговариваю сейчас с Искандром.
– В идеале две личности интегрируются.
– В идеале.
– Да, – сказала Махит.
Девятнадцать Тесло наклонилась над низким столиком между ними и положила руку на колено Махит. Тяжело, твердо, приковывая к моменту. Махит вообразила, что ее прижимает масса целой планеты, гравитационное падение.
– Но мы говорим не об идеале, – сказала Девятнадцать Тесло, и Махит покачала головой. Нет, далеко нет. – Расскажи, что пошло не так, – продолжила эзуазуакат, и самым худшим было не то, что она не приказывала, а то, что в голосе звучало такое бесконечное, безмерное сочувствие. Махит страдальчески подумала, что начинает учиться техникам допроса. Допроса злых и усталых людей в культурной изоляции.
– Он был здесь, – сказала она, больше всего на свете желая с этим покончить. – Мой Искандр, не ваш. Мы были здесь. А потом – нет. Он замолчал; я не могу до него достучаться. Вот почему не могу пойти вам навстречу, ваше превосходительство. Я бы и рада. Все стало бы проще, учитывая, как тщательно мой предшественник развеял секретность наших государственных тайн. Скрывать уже нет смысла.
– Спасибо, Махит, – сказала Девятнадцать Тесло. – Благодарю за информацию, – и сняла руку с колена Махит; с тем же движением сняла груз своего внимания, все резкое давление скрылось где-то внутри нее. Махит почувствовала… она и сама не знала что. Облегчение, и теперь злость из-за этого облегчения. Теперь – когда ей дали пространство для облегчения. Она сделала два вдоха, как можно ровнее.
– Я была бы Махит Дзмаре, даже если бы имаго остался со мной, как мы обе того желаем, – сказала она. – Пара всегда берет имя новой итерации.
– Станционникам вполне идут привычки станционной культуры, – сказала Девятнадцать Тесло – пренебрежительно, если Махит в этом что-то понимала.
Она попыталась еще раз, по-другому. (Зеркало. Чистая заложница.)
– Я бы хотела знать, с чего вдруг кто-то решил, что убийство Пятнадцать Двигателя – это правильный шаг для эскалации насилия. По вашему премного уважаемому мнению, эзуазуакат.
– Всегда есть люди, которым не нравится быть тейкскалаанцами, – сказала Девятнадцать Тесло сухо и резко. – Которые жалеют, что мы вышли из атмосферы, протянули руки через прыжковые врата от системы к системе и остаемся… ну, вечно цветущим государством под властью такого человека, как Шесть Путь, да направляют его сияющие звезды. Им бы хотелось, чтобы мы стали республикой или перестали аннексировать новые системы, хоть системы сами нас об этом просят, или… что угодно, что кажется здравым с виду и отнюдь нет – если приглядеться. Кое-кто из них становится министрами или мнит, что сам может стать императором и изменить все по своему усмотрению. Тейкскалаанцы испокон веков мирились с подобными неприятностями – о чем тебе, полагаю, хорошо известно. Если ты настолько похожа на Искандра, насколько, по твоим словам, должен быть похож его преемник, то ты знаешь нашу историю.
Махит знала. Знала тысячи повестей, поэм, романов – плохих экранизаций поэм, – и везде рассказывалось о тех, кто пытался узурпировать тейкскалаанский трон солнечных копий и в основном проигрывал – или же преуспевал, нарекался императором и по праву победителя объявлял предыдущего императора тираном, который впал в немилость солнца и звезд и недостоин удерживать престол и потому по заслугам свергнут своей новой версией. Империя всегда переживала передачу власти, даже если не переживал император.
– У меня есть представление, – сказала она. – А какой еще есть тип людей? Ведь внутренний терроризм обычно не служит установлению идеального правления – не может же население получать от этого особого удовольствия и полюбить нового императора.
Девятнадцать Тесло рассмеялась, и Махит почувствовала несоразмерное удовлетворение. Рассмешить эту женщину – такая победа дорогого стоит, она вожделенна, каждый раз – награда. Возможно, Искандр все же был любовником Девятнадцать Тесло – и даже если Махит не хватало его голоса или памяти, по-прежнему оставалась реакция его эндокринной системы.