Память льда
Шрифт:
Гетол отступил на шаг, поднял к лицу высохшие руки.
Брукхалиан опустил оружие. Его глаза горели жестокой яростью. — Подойди ко мне снова, Глашатай, и я продолжу свои комментарии.
— Ну нет, — прошипел разрезанными губами Гетол, — мне не нравится их… тон. Придется мне ответить тем же, но не во славу Худа. Нет, это мой и только мой ответ. — В каждой его руке появилось по длинному, блестящему золотом мечу. Глаза Глашатая блеснули тем же оттенком. Он шагнул вперед.
Но вдруг остановился, принял защитную позицию.
Тихий
Смертный Меч повернулся и увидел трех Т'лан Имассов, странно невещественных, словно они готовились принять новую форму. Миг, сообразил Брукхалиан, до превращения в Солтейкенов. Воздух заполнили пряные запахи.
— Эта битва не ваша, — зашипел Гетол.
— Битва с этим смертным? — сказал Бек Окхан. — Не наша. Но ты же Джагут…
— Я Глашатай Худа. Вы посмеете бросить вызов служителю господина смерти?
Т'лан Имасс выпятил сухие губы. — К чему нам колебаться, Джагут? Спроси своего хозяина, бросит ли он вызов нам?
Гетол заворчал, когда что-то потащило его назад. Садок захлопнулся, поглотив его. Воздух взвился в месте внезапной перемены, но быстро успокоился.
— Видимо, нет, — сказал Бек Окхан.
Брукхалиан со вздохом вложил широкий меч в ножны, взглянул в лицо Гадающему по костям. — Ваше появление оставило меня неудовлетворенным, сиры.
— Мы понимаем, Смертный Меч. Вы, без сомнения, были равны. Но наш интерес к Джагуту требовал… вмешательства. Его талант избегать нас не уменьшился, даже если он поступил на службу к богу. Твое неприятие Худа делает тебя достойным доверия союзником.
Брукхалиан поморщился: — Если только чтобы улучшить ваши шансы сойтись с этим Джагутом. Я понимаю.
— Правильно.
— Так что мы достигли согласия.
— Да, кажется так.
Он посмотрел на собеседников и отвернулся. — Думаю, что сегодня вечером Глашатай снова не явится. Я хочу побыть в одиночестве.
Т'лан Имассы поклонились и исчезли.
Брукхалиан подошел к очагу, снова вынул меч. Пошевелил угли острым концом. Вспыхнули язычки пламени, угли разгорелись. Капли и потеки крови Джагута на лезвии уменьшились и вскоре совсем исчезли.
Он долго глядел в огонь… но, несмотря на высвобожденные силы священного оружия, Смертный Меч не увидел ничего, кроме золы.
Тесная, неистовая борьба во тьме. Взрывы жестокой боли, словно огненный вал проносится через мозг, дерганое эхо ран, колотье и судороги в мышцах — в его мышцах, его плоти.
Его вернул в сознание собственный стон. Он полусидел, согнутый, снизу ощущались жесткие шкуры. Он двигался — тряска, толчки, шум. Скоро движение прекратилось. Он открыл веки. Вокруг полумрак. Под левой рукой камень. Воздух пахнет лошадьми, пылью… но сильнее запахи крови и пота.
Справа бок фургона согревал солнечный свет. Через щель виднелись смутные силуэты. Солдаты, лошади, невозможно большие и худые волки.
По гравию заскрипели сапоги, свет померк. Грантл замигал, вгляделся.
Лицо Стонни — измученное, покрытое сухой кровью, волосы заплетены в грубые, толстые косы. Она положила руку ему на грудь. — Мы в Капустане, — сказала она прерывающимся голосом.
Он сумел кивнуть.
— Весельчак…
Ее глаза заполнила боль. Женщина согнулась, зарыдала.
— Грантл… Харлло мертв. Они… они оставили его там, похороненным под камнями. Они оставили его. И Неток, Неток — милый мальчик… такой большеглазый, такой невинный. Я подарила ему мужество, Грантл, это я успела, по крайней мере. Мертвы — мы потеряли двоих. — Она отскочила назад, исчезнув из поля его зрения. Он слышал ее удаляющиеся шаги.
Тент фургона спустили. Появилось другое лицо, молодая женщина — солдат. Она смотрела на него с сочувствием. — Теперь мы в безопасности, сир, — сказала она с капанским акцентом. — Вы были исцелены с помощью силы. Я скорблю по вашим мертвым. Мы тоже потеряли — то есть Серые Мечи. Но скажу сразу, сир, демонам отомстили…
Грантл больше не слушал. Глаза сами собой повернулись в сторону синего неба над головой…я же видел, Харлло. Ублюдок. Бросился между мной и тварью. Я видел, черт тебя дери.
Тело под камнями, пыльное лицо во тьме. Никогда тебе больше не улыбнуться.
Новый голос. — Капитан.
Грантл повернул голову. Слова с трудом выходили из горла. — Все, Керули, — сказал он. — Вы доехали. Все. Худ тебя возьми. Не заслоняй неба.
Священник склонил голову и отступил сквозь дымку гнева Грантла. Отступил, исчез из вида.
Глава 8
Чем опаснее мир, тем почетнее доблесть.
По всем сторонам виднелись холмы, сложенные из костей. Когда Джагут взбирался по склону, под ногами гремело и хрустело. Кровь перестала течь с изуродованного лица, но один глаз все еще плохо видел — в нем торчал снежно-белый обломок кости. Боль превратилась с тупую ломоту.
— Тщеславие, — бормотал Гетол порезанными губами, — не мой порок. — Он пошатнулся, неуверенно выпрямился на вершине холма. — Смертных не предсказать. Нет, сам Худ не ожидал бы такой дерзости. Но ах! Лик Глашатая ныне испорчен, а испорченное должно исчезнуть из Колоды. Исчезнуть…
Гетол огляделся. Бескрайние возвышенности, бесформенное небо, холодный мертвый воздух. Джагут вздернул неповрежденную бровь. — Тем не менее, я оценил шутку, Худ. Ха, ха. Ты меня зашвырнул сюда. Ха, ха. А теперь оставил выкарабкиваться самостоятельно. Освободил от службы. Да будет так.
Джагут открыл свой садок, заглянул в портал — путь внутрь холодного, почти лишенного воздуха царства Омтозе Феллак. — Теперь я знаю тебя, Худ. Я знаю, кто… кем ты был. Чудесная ирония, отражение твоего лица. Интересно, а ты меня узнаешь?