Памятник футболисту (Скандал в благородном семействе)
Шрифт:
Нужен был третий гол! Во что бы то ни стало! И раз эта шляпа, а может смутьян, Лонг не забил его с игры, оставалось одно: «организовать» пенальти. Что и сделали На глазах у тысяч зрителей, троих судей, двадцати двух игроков, тренеров, телевизионных операторов, сотен журналистов, миллионов телезрителей. И никто ничего не заметил, не понял. Только он один — Лонг. Он один.
Ну, что ж, вы очень хитрый, господин Корунья! Вы и вся ваша шайка. Олафссон, тренер и защитник «Патриды», а может, и другие игроки. Но и он, Лонг, хитрый. Он теперь ох какой хитрый! Вы воображаете, что получите столь нужный вам третий гол? Кукиш вы получите, а не гол! Посмотрим, кто кого перехитрит.
Он неторопливо отправился к белой отметке, где судья уже устанавливал мяч.
Пенальти в «Рапиде» всегда бил Лонг. Чему тут удивляться — с его-то пушечным, точным ударом... И не было случая, чтобы он промахнулся или чтобы вратарь отбил летевший с чудовищной силой мяч.
Стадион замер. Пенальти почти всегда кончается голом, все это знали, и все-таки в этот момент люди на трибунах замирают. Здесь же вообще гол большого значения не имел. Все равно «Рапид» выиграл, а 2 : 0 или 3 : 0 — какое это имело значение?!
Судья подал сигнал, Лонг отошел на три шага. Казалось, слышно, как растет трава. Еще когда он шел к мячу, то увидел довольную усмешку на лице Корунья, стоявшего там, далеко, у ворот «Рапида», улыбался и Олафссон.
Лонг глубоко вздохнул и, коротко разбежавшись, ударил. Мяч, словно снаряд, со свистом понесся к воротам и, пролетев буквально в сантиметре от штанги, продолжал свой путь куда-то к легкоатлетическим секторам. Вратарь не успел сделать ни одного движения.
Промах!
Такого еще не бывало! Чтобы Лонг не попал в ворота!
Какое-то время густая тишина продолжала висеть под огромным бетонным овалом. Потом началось нечто невообразимое. Болельщики «Рапида» свистели, яростно орали, потрясали флагами. Болельщики «Патриды» улюлюкали, хлопали в ладоши, саркастически хохотали, бросали в воздух шляпы и пиджаки. На поле летели картонные коробки, банки из-под пива, конфетти...
Вратарь продолжал стоять в воротах, бросая кругом растерянные взгляды — он не мог поверить в случившееся. Застыли и игроки обеих команд, и судьи, и тренеры.
Наконец арбитр, торопливо посмотрев на часы, засвистел. Время матча истекло минуту назад. Все забегали, зашевелились. Капитаны жали руку судье, игроки, кто оживленно переговариваясь, кто молча, устав от напряжения, покидали поле.
Вдоль бровки выросли черные частоколы полицейских.
Лонг неожиданно почувствовал странную душевную пустоту. К чему все это? Ему-то это зачем? Какое ему дело до всей этой грязи, этих темных махинаций? Он играет честно, ничего незаконного своей игрой не зарабатывает. Гак зачем лезет? Правдолюбец нашелся! Борец за чистоту спорта! Что он один может? Десятки, может, сотни игроков, тренеров, клубных функционеров, разных жучков, подпольных букмекеров, гангстеров, спекулянтов — целая свора охотников за денежным мешком делает свое дело. Делали до него и будут делать после. Так уж заведено в мире, в котором он родился и живет. В котором умрет. Ну, не хочешь подличать, хочешь быть честным, благородным — твое дело. Зачем же им мешать? Все равно это ничего не даст. Сотрут. Выкинут из спорта. А то и хуже.
Им овладело чувство безнадежности, какой-то обреченности. А тут еще Олафссон, проходя мимо и не глядя на него, процедил сквозь зубы:
— Спасибо, щенок, от всех тебе спасибо...
В раздевалке, как всегда после игры, расхаживая между креслами, старший тренер сделал краткий предварительный разбор игры. Выразил удовлетворение победой, похвалил одних, пожурил других. Повернувшись к Лонгу, сказал:
— Жаль, конечно, что не забил пенальти. Первый раз такое с тобой.
И все. Спокойный разговор довольного игрой тренера.
Ребята тоже не ворчали. В конце концов, матч выиграли, премия будет. Ну не забил — с кем не бывает. Удивились, конечно, немного. Но игровой престиж Лонга был слишком высок, чтобы из-за такой случайной неудачи кто-нибудь позволил себе в его адрес какое-либо замечание.
Вернулись в отель, поужинали и разошлись по комнатам. Номера здесь были одноместные, так что соседей у Лонга не было.
Приняв еще раз душ, Лонг собрался лечь в постель и вдруг поймал себя на том, что тщательно запирает обе двери, набрасывает цепочку (чего никогда не делал).
Он усмехнулся — все же надо поменьше смотреть детективных фильмов... Он уже погасил свет, укрылся одеялом... Неожиданно вскочил, лихорадочно бросился к телефону, набрал номер Марии — «футбольные девушки» жили в другом отеле.
Услышав сонный голос, торопливо заговорил в трубку:
— Мария, это я, ты не спишь?
— Сплю, дорогой...
— Мария, ты скажешь, что я идиот, но я прошу тебя, запри как следует дверь и окно.
— Да что с тобой, — теперь ее голос звучал взволнованно, — что случилось?
— Потом расскажу. Я тут устроил эксперимент. И они могут отомстить, — бессвязно шептал он в трубку. — Они мне угрожали. Я потом все тебе расскажу подробно...
— Дорогой, — Мария почти кричала в трубку, — что с тобой? Ты ничего не... принимал? Какие-нибудь таблетки... О чем ты говоришь? Ты сам не свой. Неужели этот несчастный пенальти тебя так расстроил? Плюнь ты. Все это пустяки...
— Ты права, Мария. Просто нервничаю зря. Но знаешь, это такие люди... А уж Олафссон... В общем, спи, родная. Извини, что разбудил. Я дурак.
— Покойной ночи. Завтра весь день наш. Я буду ждать. Я так скучаю без тебя. Покойной ночи и не расстраивайся ради бога, не из-за чего.
— До завтра — прошептал Лонг.
Весь этот разговор случайно (как она объяснила, а в действительности от скуки) слышала и запомнила отельная телефонистка: ее рассказ позднее долго и тщательно анализировали следователи.
Мария спала блаженным сном, Лонг ворочался и не мог уснуть. Пока спали игроки и усталые болельщики, в кабинете у Бручиани бодрствовали.