Панцирь

Гардеев Андрей

Танцевали так полторы минуты. Я выискивал возможность для успешного удара импровизированным кинжалом, но — безрезультатно; слишком требовательна задача к условиям, слишком сильна преграда полутораметрового щита, а мое оружие не подходит для дела по многим параметрам.

На последнем схождении еще и тварь удивила: треснула осадным щитом по лицу, нарушив уже привычный шаблон схватки. Ну как лицо? И лицо, и плечо разом. Плечо выбило, глаз залило кровью. Хорошенько так бровь посекло. Думал все так и кончится, но в этот момент Звездочет

очнулся, сходу швырнул нож.

Кентавр подставил щит, и одновременно с этим кисть Старшего сломало черными конструктами двух волевых линий, создавших рычаг усилия.

Но я уже нашел возможность. Оскверненный хат высоко поднял защиту, закрываясь от ножа — целил Звездочет в голову. Так он открылся снизу. Я подкатился, целя в брюхо. Коснулся плоти острием. Набухла черная капля на посеченном мясе, словно драгоценный камень; только я собрался довести движение, вбив оружие на всю длину, как в голове взорвалось:

“Хватит”

Меня снесла и раздробила волна. Упал, прокатываясь по снежному настилу. Кентавр давил, и я чувствовал кровь, пугающе обильно струящуюся из ушей.

Органы тянуло вверх, а сердца метались как безумные птицы. Страха нет, моды его выжгли.

Я не видел.

Тьма…

— Танцор, жив?

Я не мог ответить.

Меня подняло в воздух.

Враг, управляя моей рукой, поднес острие к шее. Плотно прижал к артерии. Моя сила не могло побороть его контролирующий воле-конструкт.

Плохо дело.

“Теперь тихо”

Его тон — недовольство, вплавленное в приказ. На меня работает как мощная оплеуха прямо по открытому разуму. Вспышка боли и дурацкий мысленный скол, представил взбитую кашу вместо мозга.

Усмешка посекла лицо.

Слабость — это грязно.

Зрение вернулось.

Давление с головы сошло.

Меня вырвало желчью и кровью; отметил, что заблевал собственную руку. В сознании, исковерканном агонией скрежещущих модов, факт показался забавным.

Оракул подобрал и положил массивную каплю мёда на желтушный язык.

Не заметил, чтобы поглощение принесло ему хоть какое-то удовольствие. С другой стороны, выражение лица не менялось на протяжении всей встречи. Может мимика деградировала, и он полностью перевел поведенческую природу на ментал.

“Вы так ослабли, личинки, так стыдно”.

Выбитые в сознание слова распалял жар презрения.

— Ну извини уж, — гнусавил Звездочёт.

Его нос свернуло набок, лицо все было в крови, грудную пластину панциря вдавило.

Кентавр щедро делился эмоциями, никак не пытаясь их скрыть.

Может и не было такой возможности, может отвык от общения, а может просто не видел в этом смысла. С другой стороны, в этом была холодная истина, зачем церемониться с теми, кого ты так уверенно разбил? Зачем дискутировать с жуками?

Нервно смеюсь, повиснув в воздухе.

“Тринадцать дней похода, я вас оберегал, а вы решили забрать мое”.

Интонация сочилась злобой и обидой. Теперь не смеюсь.

Поэтому мы никого не встретили?

Но в чем смысл?

Моды отрезали нарастающий лавиной эмоционал. При этом, заглянув за заслонку защиты, я мог понять оттенки того, что приняли на себя субличности: парализующий шок, волну страха и боль, окутавшую все тело сложной сетью.

В нос бил запах жаренного мяса и паленого пластика; похоже, это от меня самого: от моей плоти, от лица.

О, Мать.

Кентавр разрядил пустышки в снег. Упав, они испустили желтоватый мерзостный дым. Зарядил по хтону в мясные пазы на боках, до громких щелчков; пазы тут же закрыли нити плоти, после собравшиеся в пластины рубинового цвета.

Резервы перезаряжает шанкарское отродье.

Единственное чувство не задавленное и свободно гуляющее во мне сейчас — любопытство:

— Что ты такое?

“Я то, что местные называют амтан. Странник сказал вас не трогать, присмотреть. В память о былых владыках я послушался, может и зря. И должен предупредить я сжег один из твоих модов, безумец”.

Построенная в голове речь чужака облачена, к моему удивлению, в тяжеловесную скуку.

— Зачем?

“Случайность. ты сам хотел игры в воинов; достаточно повреждений чтобы сочли за вожака, не перечили и не воровали?”

Теперь его слова — это иглы из сплава иронии и угрозы.

— Узоры хата не считаются. Знаешь же, — гнусаво произнес Звездочет.

"Сила считается.

Забудь об узорах, теперь ваша иерархия — пустырь смыслов.

Когда-то вы были пастухами, теперь — добыча".

И опять скука.

— Мы были пастухами, да, — промолвил я, ведомый любопытством. — А кем ты был, когда звался хатом?

“Каменщиком. Потом опцион-оператором купели. Но всегда я был прежде всего каменщиком”