Панцирь
Шрифт:
Раненный корчился, стремился отползти. Я дошел до него. Глянул — там пацан. Лет пятнадцати.
Глупец.
Из рта потоком струилась кровь. Маску уже и сам сорвал — наверное, задыхался.
— Marer ba, kita, kita. Marer sog, — прошипел он в слезах. — sog. Marer.
— Marer, мелкий. Полный marer, — я порезал ему шею лезвием. — Рано ты влез во взрослый мир. Не испачкай Бездну своим дерьмом,
Оставался только пленник.
Пригляделся: по фигуре определенно женщина. Сидела на снегу возле саней. Была привязана. Глядела с удивлением, без страха, не совершая при этом лишних движений. Нос и рот закрывала чёрная маска.
Желчь поинтересовалась:
— Бабе тоже мечом по горлу?
— Не говори глупостей.
— Ну а вдруг у тебя настроение такое замечательное, что ты решил вообще всех встречных “радовать”. А что? Все веселее, чем просто куда-то бесконечно шлепать по этой серо-мировой блевотине.
Подошел ближе.
Молодая.
Видно, что ее били, но деталей повреждений за маской не разглядеть. Под маскхалатом не было одежды. Мерзла — ее потрясывало. На голых руках серые пятна. Наверное, какое-то время провела без фильтров маски. Черные и грязные волосы длиной по плечи. Та часть лица, которую я видел, отмечала печать удивления.
Спросил:
— Язык знаешь?
— Да. Есть.
— Не в идеале?
Пожала плечами:
— Не учат.
— Эти?
— Мусорщики. Да сожрет их яйца Бездна. Завершили моих промысловиков.
— Твоих, — кивнул. — Друзей?
— Хозяев.
— Рабство? — поморщился.
— Рабство.
— Вонючий зверек, — радостно прокаркала Желчь. — Добей и не мучайся. Не создавай передвижных зверинцев.
— Желчь, я сам разберусь что мне НЕ создавать.
Она лишь засмеялась.
Способность людей превращать сородичей в рабов, воровать их волю, всегда вызывала во мне эхо отвращения — это помнил четко.
Смотря на ее фигуру, я думал о порочности и несовершенстве организованных людьми общественных систем.
Перерезал веревки на руках. Она поднялась, потерев запястья:
— Благодарность, — в голосе недоумение.
— Ты свободна.
— Так не думаю, — взгляд строгий. — Переходное право.
— Что?
Желчь опять зашлась в приступе смеха. Поди все считала заранее.
— Они завершили моих хозяев — стали хозяевами, владение. Ты завершить их. Цепочку провести сможешь или необходимость помощь?
Чуть приподняла брови.
Нахмурился:
— Мне это не нравится.
— А есть варианты?
Огляделся. Она здесь умрет, даже если я отдаем ей половину бандитского скарба. Если пойдет со мной, скорей всего ее тоже ждет смерть.
Эмоций нет, моды бездействовали. Все что ощущал — легкую дрожь раздражения за лабиринтами мыслительных маршрутов.
— Нет. Я не возьму тебя.
— Ты, когда мимо хтон бесхозного проходить — брать?
— Брать.
— Пригодиться?
— Пригодиться.
— И я пригожусь.
Весомый аргумент.
— Мои тропы опасны — ты умрешь на них.
Пожала плечами:
— Я смерть сейчас тут. Так что бери хтон. Ответственность. Выгода. Тело. Если рабство нет, ты ответственен за прирученных. Если спасаешь, то спасай до конца, а не делать вид. Нас таких звали kahatan — трепачи. Не существуй kahatan, существуй дхал. Дело и слово.
Желчь пробурчала:
— Выбей ей зубы, Танцор, она меня бесит. Для раба говорливость — дефект.
Моды скрипели.
Я спросил:
— Прошлые хозяева не наказывали тебя за подобные речи?
— Прошлый, Соррен любил такое, — ответила, покачав головой. — Нравиться рваться беседы, спор под вино, после ночь, постель. Старик был хороший голова: нажива, змей, доброта — свой, ярость — чужой.
— И ты была “свой”?
— Все так.
— Ваши отбиться не смогли?
— Не смогли. Засада. Но одного из этих грязных, — кивнула на труп. — Закончили. Но их было больше. Разделились. Не все хотели дхала. Риск. Пустой. Спор. Шли у кого личное.
— А если по порядку?
— Меня взяли. Идти. Барабанщик. Торговля. Продать товар. Меня не купил. Купил вещи. Продал знание о пустом дхале. У них деньги. Разделили деньги. Разделились. Отряд. Тебе хорошо.
— Пустой дхал?
— Малый ранг, слабое имущество, разбит и слаб. Он такое имел.
— А говорил, что не грубит.
— Он всего лишь слабенький человек, Танцор, не суди его строго, — заступилась за Курта Желчь.
— Они, — вновь кивнула на ближайший труп. — Грязные, болтать о счете с дхалами. Брат, отец старшего закончились при одной такой встрече. Сказали — идем бить. Глупые. Дхалов не видеть.
— А ты “видеть”?
— Видеть.
— Где?
— Рынки. Бордели. Промысловики. Ходить. Оптимизма не вызывать. Хмуриться.
— Что ты имеешь в виду?
Пожала плечами:
— Слабость, грусть и злоба, припечатанная к рубцам, — она хлопнула по плечу, подразумевая иерархические ранги. — Ходят. Дикость и опасность. Неприятные. Ты хищник, герой или лиходей?
— Что?
— Каков ты?
— Тебе зачем?
Изумление искривило верхнюю часть ее лица: